— Как это у тебя вышло, Лёлька?! – я взмахнула на эмоциях
руками, случайно вызвав маленький смерч. Он прошелся по аудитории
зельеварения, взвивая в воздух листы пергамента и хлопая
форточками. С улицы потянуло осенней сыростью и запахом дождя. –
Вот сколько тебя знаю, по-всякому ты косячила, но так грандиозно –
ни разу!
— Прости… — подруга убрала за уши длинные блондинистые локоны и
тяжко вздохнула.
И всё?! Небесно-синие глазки в пол, виновато опущенные плечи и
«прости»? Да она же… Да я… Даже мысленно приличных слов не
находилось! Благодаря этой горе-зельеварке, я в такую передрягу
загремела, мама не горюй!
— Ну уж нет, в этот раз не прощу! Не прощу, пока не найдешь
способ все исправить.
— Вообще-то, ты сама виновата! – вдруг вскинулась Лёлька,
поднимаясь из-за парты и захлопывая внушительный том старого
сборника зелий. В воздух поднялось облачко пыли, тут же развеянное
сквозняком.
— Я-я-я?
— Именно!
— Да неужели!
— Нечего было хлебать медовуху с профессорского стола, —
блондинка чуть поубавила тон, скрестив руки на пышной груди.
Пуговки-бусины жалобно скрипнули, голубая ткань форменной блузки
натянулась до предела.
— Кто ж знал, что у тебя мозгов хватит средь бела дня
подкладывать Котовскому своё адское пойло! И медовухой там даже не
пахло!
— А что ты вообще делала в его кабинете?
— Отработки у меня, сколько раз повторять?!
Вообще, дело было так: разобрав по категориям оставленные для
меня кипы исписанных рецептами и лекциями бумаг, я сидела за
партой, послушно ожидая возвращения своего надзирателя. Чтобы он
отметил отработанный день и отпустил меня на все четыре стороны. За
полтора часа работы я так заморилась, что неимоверно хотела пить, а
профессор все не появлялся. Заметив на его столе початую бутылку
без каких-либо этикеток, откупорила ее, понюхала содержимое и, не
учуяв алкоголя, сделала пару внушительных глотков. Напиток оказался
чем-то вроде лимонада со странным горьковатым привкусом. Заподозрив
неладное, отставила бутыль в сторону, решив на всякий случай
поинтересоваться у препода, с какого года он хранит напитки.
Собственно, об этом я и хотела спросить, поворачиваясь на едва
слышный звук шагов.
Но один лишь взгляд на неторопливо идущего в мою сторону
мужчину, и сердце замерло! Я забыла, как дышать, жадно впитывая его
всего, от бархатных темно-синих глаз в окантовке темных ресниц, до
сжатых тонких губ. Каждое его движение словно толкало в грудь,
сбивая пульс и учащая дыхание.
— Что с вами, Агния?
Мое имя непривычно и так мягко прозвучало с его уст, словно
обращался он не к студентке-занозе, а к возлюбленной! Как только
сил тогда хватило не броситься на него с объятиями!
— Я… я… — только и могла сипло мямлить, пялясь ему в глаза,
облизывая аристократические черты осоловевшим взглядом.
А в мыслях истерикой билось признание: «Я люблю вас,
профессор! Невыносимо люблю. С самого своего рождения».
— Вам плохо? – он обеспокоенно нахмурился, шагнул ближе,
окутывая запахом свежести с нотками горьких степных трав. Как же
нравился мне тот запах! Хотелось ткнуться носом в него, утонуть и
замереть на целую вечность.
Но тут, слава великим богам, где-то на подкорке мозга лениво
зашевелился одурманенный разум. И единственное, что я смогла
сделать, это сдавленно извиниться и выбежать прочь из кабинета
Темных Искусств.
Едва придя в себя, я наткнулась на Лёльку. Она-то и пролила свет
в это царство безумия. Схватив ее за рукав красивой голубой блузки,
затащила в первый попавшийся кабинет. Пошел уже второй час, как мы
тут заседаем, а решения проблемы все не было. Да куда там! Первые
тридцать минут меня так трусило от осознания произошедшего, что
даже гнев на Лёльку толком сформироваться не мог. Потом он наконец
поспел и последующие пол часа я, совершенно не стесняясь в
выражениях, высказывала однокурснице все, что о ней думаю.
Нахождению решения проблемы это естественно никак не
поспособствовало.
