Пролог
— Мама…
— Да, Оленька, — я почувствовала мамину руку на своей ладони. —
Что ты? Больно, зайчик мой?
— Нет. Мама, наверное, уже скоро.
— Господи, Оля… — мама зарыдала, — доченька. Ну неужели… неужели
ничего нельзя сделать?
Ты же знаешь, что нельзя. Мы продали все, что у нас было, чтобы
найти лечение. Бесконечные консилиумы, поездки в Москву, дорогие
анализы. Меня мучает чувство вины за то, что мама страдала не
меньше, чем я. Все произошло слишком быстро.
Беда пришла на четвертом курсе университета, почти перед
окончанием. Я была так счастлива. У меня появился парень. Он
настойчиво ухаживал, и я уступила. Артем все время повторял, что
любит меня и ждет, когда я сама решусь на свадьбу. И я почти
решилась, но… Начались приступы слабости, потом пропал аппетит.
Никто не знал, что со мной, мне просто становилось хуже с каждым
днем: я спала по двадцать часов в сутки, вставая с кровати, едва
добредала до туалета и иногда не могла самостоятельно вернуться в
комнату. Меня часто рвало. Я сдала все возможные анализы, однако
врачи не могли сказать ничего определенного. Диагноз менялся каждый
день, как и методы лечения. При этом болезнь прогрессировала.
Я третий месяц лежала в больнице, но мне становилось все хуже.
Поняв, что никогда не встану с постели, я смирилась. Лишь бы мама
не убивалась после... моего ухода.
— Мамуль, — сказала я. — Ты только не переживай, ладно. Выходи
замуж за Дмитрия Сергеевича, он тебя любит. Тебе только сорок три,
еще сможешь ребенка родить.
— Какого… ребенка? О чем ты говоришь? — глухо сказала мама. — Не
повторяй больше таких глупостей, ладно? Ты скоро выздоровеешь, мы
будем гулять, все вместе. Как же я замуж? Как я без тебя? Ты боец,
Оля! Не покидай меня!
— Мам…
— Оля, я знаю, ты не веришь. Я… я говорила с гадалкой.
— Ну мам…
— Послушай. Она сама ко мне подошла, очень странная такая,
настойчивая. Сказала, что у меня больна дочь, что на тебя навели
порчу. Дала мне амулет, убеждала меня, что в нем спасенье. Возьми.
Оля, возьми, хуже не будет. Она ведь даже денег не попросила.
Мама вложила мне в руку что-то холодное. Я уже несколько дней не
могла нормально видеть, поэтому просто ощупала непонятный
предмет.
— Это что-то вроде кулона, — пояснила мама. — С большим камнем,
светло-зеленым. Моховый агат называется. Или моховой. Там прожилки,
словно веточки… деревья… или лес?
— Какой холодный.
— Разве? Я не заметила. Пусть у тебя будет.
— Хорошо, — я не стала спорить, какая уже разница? — Мама, Артем
не приходил?
— Оленька, — голос мамы стал несчастным. — Он, наверное…
— Понятно. Передавай ему от меня привет. И спасибо. За все.
— Оль, не надо… так. Моя девочка, мой милый сорванец. Тебя все
любят. Все молятся о тебе. Ты ведь всегда была очень храброй. А я
трусиха…
— Мам, ты тоже храбрая. Ты поддерживала меня все эти месяцы. Я…
я устала. Иди домой. Завтра приходи. Купи мне… купи… йогурт. Очень
хочу грушевый.
— Хорошо, детка, — судя по голосу, мама приободрилась – я уже
давно не просила ничего съестного.
Мама ушла. Тихо попискивали приборы. Я лежала, глядя на потолок,
который уже видела лишь как белое пятно. Скоро, скоро, скорей бы.
Мне почему-то было не страшно. Я действительно устала. У мамы все
будет хорошо. Однажды она смирится, я знаю, она уже отпустила, а
все эти смешные попытки задержать меня... они бесполезны. Я больше
никогда не пробегу по зеленой траве, не будут веселить своих друзей
забавными шутками, не получу нагоняй от Артема, который хочет,
чтобы я была серьезной. Не получилось у меня серьезной жизни, одна…
шалость, которая плохо закончилась.
Я сжала в ладони холодный плоский предмет, что дала маме
странная гадалка, он почему-то придавал мне уверенность. Сердце
окончательно сбилось с ритма, приборы загудели. Белое пятно потолка
перед глазами потухло. Я погрузилась во тьму.
