Предел терпению
В клубе Полина нарезалась до чёртиков, до состояния, когда бывает, так сказать, «море по колено»! Срывая голос, она выкрикивала непристойности, иногда даже пошлости, как будто кому-то назло, и время от времени, не держась на ногах, падала в объятия крутящихся возле неё пьяных, разнузданных парней. Они, одуревшие от алкоголя и громоподобной музыки, разрывающей барабанные перепонки, перекидывали друг другу, как мячик, изрядно выпившую девушку. Казалось, что вся одурманенная компания потеряла человеческое лицо в клубящейся всеобщей вакханалии. В руке Полина сжимала стакан с какой-то коктейльной бурдой, плескавшейся через край при очередном полёте «в бездну».
В клубе стоял дым коромыслом, беспрерывно рвались в воздухе звуки оглушающей музыки, что и музыкой-то нельзя было назвать. По всему залу в такт безвкусным звуковым разрывам дёргалась вверх и вниз, словно в конвульсиях, толпа молодого народу. На подиуме возле шеста вертелась, извиваясь змеёй, полуголая танцовщица. Полина тоже дёргалась, как ей казалось, ровно в такт музыки, и со стороны выглядела умалишённой. К ней пристал банным листом один изрядно подвыпивший мужичок, что-то кричал ей в ухо, пытаясь переорать гром технических усилителей, лез в лицо, цепляя её нос, щёки, плечи своими мерзкими губами. Его грубые руки непроизвольно двигались по её груди и бёдрам. Полина в порыве пьяного угара то тяжело отталкивала прилипшего мужичка, то вдруг притягивала его обратно, впиваясь, как пиявка, в щетинистый потный подбородок. Вообще-то, человека трезвого, адекватного, картина клубной оголтелости и разврата повергла бы в полное уныние: и это вот люди – цари природы?!
Внезапно трясущаяся толпа стала машинально расступаться по центру, освобождая коридорчик для двигающейся группы мужчин: представительный дядька в возрасте «50+», окружённый пустоглазыми амбалами в чёрных костюмах, крутившими чуть ли не на 360 градусов лысыми головами. Они взирали без каких-либо эмоций на уродство человеческого умопомешательства. Делегация продвигалась прямёхонько к местечку, где перед приставучим мужичонкой кривлялась Полина.
В определённый момент бьющая по голове музыка оборвалась, закончившись на последнем, слава богу, такте, и по танцполу зычно и требовательно пролетело глубоким баритоном:
– Полина!
Видный дядька в дорогом костюме тёмно-серого цвета и сине-серебряном галстуке размашисто прошёл вместе с телохранителями, таранящими толпу, к дочери.
– О, папулька! Откуда ты здесь нарисовался?! – намеренно-развязно крикнула Полина.
Она, невменяемая, шаталась, поддерживаемая такой же шатающейся пьяной особью с жирными мерзкими губами.
– Полина, если ты сейчас же не вытряхнешься из этого зловонного притона, я нашлю сюда мусоров!
Полина больно ударила «держателя» по рукам, освобождаясь от него, и плеснула ему в морду оставшийся в стакане коктейль.
– Пусти, дрянь! Ага, ваше величество, – кочевряжилась она перед отцом, заплетаясь в речи, – всё можете? Да? Слушай-ка, папа всемогущий, ты дашь мне жизни когда-нибудь или нет? А? Дашь свободы? Забодал уже! Видишь, я отдыхаю! Иди лесом! Гуляй по коридору! И своих крепостных холопов забери отсюда!
Николай Афанасьевич Богатов еле сдерживался и не возражал дочке, молча сжимая кулаки до синюшного цвета кожи. Он лишь повёл бровью – нехороший знак.
– Ёжиков, – спокойно сказал Богатов, не сводя жёсткого взгляда с распустившейся Полины.
Сразу же, просто в секунду, самый крупный амбал из придворной свиты хозяина приступил к действию: он шагнул к Полине и одним махом, умеючи, скрутил ей руки. Бокал выпал и грохнулся об пол, разлетевшись на осколки.
– Ай-яй! – запищала девушка, – пусти, обезьяна лысая!
