Хруст простыни под спиной, лёгкие
поцелуи по всему телу, аккуратные прикосновения грубых пальцев,
томные вздохи, тихие стоны… Это мог бы быть мой идеальный первый
раз. С мужчиной, которому я хочу подарить свою невинность.
Но дальше откровенных ласк дело не
заходит.
– Я не хочу, чтобы ты пожалела, –
шепчет он, покрывая поцелуями мою шею. – Пусть будет так.
Пусть будет так! Это и проклятие, и
пожелание. Завтра я уеду, и всё превратится в прекрасные
воспоминания.
Пусть будет так! Руки, блуждающие по
телу. Ненасытные поцелуи. Страсть, обжигающая жарче южного
солнца.
Пусть будет так! Стоны,
заблудившиеся в его поцелуях. Точечные прикосновения к
разгорячённой плоти. Горячая твёрдость у белёсых бёдер. Пальцы,
сжимающие чувствительную кожу. Губы, смыкающиеся вокруг
чувствительной кожи. Возносящие на самую вершину блаженства.
Дарующие чудеса…
Искры из глаз. Мурашки по коже… О
Боже! О Боже! О Боже!
Пусть будет так! Потерявшись во
времени и пространстве, я представляю, что это не конец. А самое
начало.
Словно скоро мы не расстанемся
навсегда. Словно всё только начинается.
Пусть будет так! Только, пожалуйста,
никогда не заканчивается!
Если бы у нас было чуть больше
времени, я бы не согласилась на выдвинутые условия. Но сегодня…
Пусть будет так!
До самого последнего вздоха страсти,
до сведённых кончиков пальцев, до пронзительной глубины поцелуев…
Пусть будет так!..
Ранним утром я просыпаюсь, скованная
крепкими мужскими руками. Только рассвело, а мне так не хочется
прощаться.
Я жадно изучаю черты лица мужчины,
что спит безмятежным сном рядом со мной. Я уверена, что ничего не
окончится между нами. Даже учитывая, что сегодня я уеду.
Стук в дверь прерывает мои думы. И
он же обрывает наше случайное счастье.
Мой отец врывается в комнату.
Смотрит в неверии на развернувшуюся картину.
Я умоляюще смотрю на папу, но ему
всё равно.
– Маша, оденься, – бросает холодно,
и мужчина за моей спиной приходит в движение. – Живо!
Рука на моей талии на мгновение
напрягается. Но Павел тут же берёт себя в руки.
– Ступай в душ, Машенька, – говорит
мне. – Ничего не бойся.
Он протягивает мне плед, чтобы я
прикрылась, и я застенчиво принимаю его. Выскальзываю из кровати.
Подхватываю свои вещи. Скрываюсь за дверью ванной комнаты.
– У тебя большие проблемы, мужик, –
говорит папа Павлу. – На хрена ты мне девочку попортил?
Поначалу мне кажется, что я
ослышалась, поэтому я переспрашиваю у Лизы:
– Кто-кто с нами в поезде едет?
– Мой Глеб, – отмахивается она,
пытаясь запихнуть чемодан в отсек для хранения рядом с моим, точно
таким же.
Чемоданы мы купили буквально три дня
назад на распродаже по акции «Два по цене одного». Ну и пусть они
обошлись нам за те же деньги, что мы могли бы потратить и купить
себе целых три чемодана, но именно такие, со слов Лизки, сейчас в
моде в этом сезоне.
Кто вообще придумал эту моду на
чемоданы? Мой папа назвал его кислотной тошниловкой, и я была с ним
полностью согласна.
– Давай, Лизок, свою тошниловку, –
вырастает в дверях купе папа, и подруга перестаёт пыхтеть,
замолкая.
Я тоже прикусываю язык. Если папа
узнает, что с нами в одном составе в сторону Крыма едет
потенциальная угроза моей девичьей чести, то просто закинет меня на
плечо и оттащит обратно домой, заперев до конца лета.
Папа закидывает наверх Лизкин
чемодан, окидывает нас с подругой суровым взглядом и говорит на
прощание:
– Проводница за вами приглядит, я
договорился. Чай, кофе купите сами, не маленькие. На
станциях-пятиминутках из вагона нос не высовывайте. И чтобы без
глупостей. Никаких курортных романов!
Я закатываю глаза, еле сдерживаясь
от язвительного комментария. Но если открою рот, боюсь, что орать
придётся до самого дома. До самого сентября.
