ПРОЛОГ: ПОСЛЕДНЯЯ ЗАПИСКА
Тишина в квартире была не пустотой, а густой, тягучей субстанцией. Как незавершенный аккорд, зависший над роялем, который больше не звучал. Александр Волков сидел у окна, пальцы бесцельно сжимая дешевую синюю ручку – ту самую, что валялась в ящике стола с прошлогодними квитанциями. За стеклом лил октябрьский дождь, пятнадцатое число. Годовщина. Капли стучали по подоконнику ритмично, навязчиво, но до его правого уха доносился лишь приглушенный, искаженный гул – вечное напоминание о том роковом повороте и о Диме, чей смех теперь жил только в памяти, далекой и разбитой, как старый винил.
В руке он вертел смятую записку. Нашел ее час назад, засунутой в карман старой кожаной куртки – той самой, в которой был тогда. Не носил ее год, боялся даже прикоснуться. А тут – шуршание бумаги под пальцами. Его почерк. Но слова… чужие, невозможные.
«Саша, не садись сегодня в 17:30 на автобус №42. Выбери такси. Дороже, но безопаснее. – Твое Завтра»
Он не послушался. Автобус попал в мелкое ДТП. Отделался испугом и парой синяков. Но ледяная волна прозрения накрыла с головой: записка знала.
Теперь он сидел, глядя на чистый лист дешевой бумаги для заметок. Дождь за окном сливался в серую пелену. Внутри – хаос. Вина, застывшая комом в горле. Страх, сковавший руки с того самого дня. И это новое, дикое ощущение – что нити времени спутались где-то в его сознании.
Рука сама потянулась к бумаге. Движения были резкими, почти механическими. Не думал. Просто выводил слова, которые жгли изнутри, как признание, вырванное силой:
Саша, помни – ты не виноват в том, что случилось с Димой.
Но ты виноват в том, что происходит сейчас.
Исправь это.
– Твое завтра
Почерк? Его. Беспорядочный, нервный, как всегда в моменты волнения. Но голос… голос в голове, диктовавший эти строки, казался чужим. Тверже. Спокойнее. Без той вечной дрожи неуверенности.
Он резко сложил листок вдвое, потом еще раз. Маленький, плотный квадратик, умещающийся в ладони. Встал, шагнул к шкафу. Пахло пылью и затхлостью прошлого. Открыл дверцу. Висела она – та самая куртка. Темно-синяя кожа, потертая на локтях, с едва заметным пятном, которое он так и не вывел… пятно от крови Димы? Он резко отвел взгляд.
Сунул записку в правый наружный карман. Туда, где нашел первую. Глубокий, почти карманий. Туда, где она пролежит год, впитая запах нафталина и невысказанной боли.
Рука дрогнула, замерла на шершавой ткани куртки. За окном завыл ветер, гоняя по асфальту мокрые листья. В левом ухе – шелест дождя, в правом – мертвая тишина. Но внутри зазвучал вопрос, слабый, как эхо, но настойчивый:
Надеюсь, я себя услышу.
Он захлопнул дверцу шкафа. Звук гулко отозвался в пустой квартире. Начало было положено. Последняя записка? Или первая? Временные линии сплелись в туманный узел где-то впереди. Оставалось только ждать. Ждать, когда эхо его собственного страха, записанное на клочке бумаги, вернется к нему из прошлого, которое еще не наступило.
Пятнадцатое октября вонзилось в город серым, колючим утром. Александр проснулся с привычной тяжестью на груди – камень, положенный три года назад. Годовщина. День, когда мир потерял цвет, а звуки исказились навсегда. Он намеренно заказал смену на весь день. Студия звукозаписи «Эхо» – его нынешний ковчег. Там не требовалось слышать симфонии; там требовалось вычищать шумы, выравнивать волны, делать чужую музыку технически безупречной. Бездушная работа для человека, потерявшего часть души.
Он избегал взглядов в метро, уткнувшись в экран телефона, где ярким пятном горело единственное напоминание в календаре: 15 октября. Дима. Шум вагона доносился до левого уха гулом подземки, правое молчало стеной. Как всегда.
