1.1
— Бондаренко, на выход!
Лязг металлической двери, бьющий по
мозгам. Недовольный бубнеж моих соседей.
— Бондаренко!
Передергиваю плечами.
Ну че ты так орешь? Башка гудит…
— Я не понял, тебе особое
приглашение нужно? Или понравилось тут у нас? — усмехается
дежурный.
—Ага. Уютно, — сиплю, вставая с
деревянной скамьи.
Наклоняю гудящую башку
влево-вправо. Растираю ладонью затекшую шею.
— Могу продлить тебе пребывание.
Хочешь? — снова усмехается гражданин начальник и широко открывает
для меня решетчатую дверь. Я провел здесь половину сегодняшней
ночи, не сомкнув глаз и морщась от потолочного светильника.
— В другой раз… — хлопаю себя по
карманам джинсов, отыскивая очки, но вспоминаю, что менты все
отобрали.
Тело ноет. Меня словно прокрутили
через мясорубку.
— Ловлю на слове! — ржет дежурный.
— Давай за мной.
Идем по тусклому вонючему коридору.
Смотрю прямо перед собой. Конкретно в этом участке я впервые, но за
последние полгода я — частый гость подобных мест, и изнутри они
все похожи.
— Здоров, Тем, а ты че к нам
зачастил? — голос моего конвоира эхом отражается от казенных
стен.
Он останавливается, я торможу
следом. Смотрю вперед, на мужика, с которым дежурный здоровается за
руку, узнавая в нем того самого гайца, из-за которого провел ночь
в этой помойке. Он узнает меня тоже, когда, выглянув из-за плеча
дежурного, скользит по мне сощуренным взглядом. Нервно
сглатывает.
Салют! Давно не виделись!
Улыбаюсь ему в ответ, приветствуя
двумя поднятыми вверх пальцами.
— Че лыбишься? Утро у тебя доброе?
— гаишник игнорирует своего собеседника, отдавая мне свое
эксклюзивное внимание.
Подмигиваю ему.
— Тем… — стопорит его дежурный,
когда тот делает шаг в мою сторону.
— Ты глухой или тупой?
— Ну че ты бесишься? — лениво
складываю руки на груди и подаюсь корпусом вперед, глядя на три
звездочки на его погонах. — У-у-у… А че ты до сих пор старлей? Ты
поэтому такой злой, да?
— Слушай сюда, ублюдок малолетний…
— гаец в два шага оказывается напротив моего лица и хватает меня
за футболку, притягивая к своим расширенным ноздрям, — дерзить ты
научился, в остальном ты — полное дерьмо. Легко быть крутым за
родительские бабки.
Дежурный бросается к нам:
— Тем, хорош. Отпусти его, — рвано
озирается по сторонам.
— Спокойно, спокойно, порвешь… —
давлю наглую лыбу, смотря гайцу прямо в глаза, и развожу руки в
стороны ладонями вперед в тот момент, когда позади нас раздается
мужской голос:
— Что происходит?
— Здоров, батя! — повернувшись к
отцу, растягиваю губы в насмешливо-ехидной улыбке.
Отец смотрит на ментовские руки,
вцепившиеся мне в футболку, отчего старлей резко их сбрасывает и
отходит от меня на метр. Подмигиваю ему, замечая, какой
перекошенной стала его побагровевшая морда. Это он меня сюда
определил. Но прежде несколько раз прилично приложил лицом о капот
моей тачки, скрутив руки за спиной. Шустрый чувак оказался,
принципиальный зараза. Нагнал на своей развалюхе.
— Доброе утро, — здоровается Борис
Германович, не глядя на меня. — Я отец… этого… — кивает в мою
сторону, на что усмехаюсь, качнув головой, —— …нарушителя, —
добавляет.
Этого...
— Где нам можно… поговорить? —
отец произносит это так, что ни у одного мента не возникает желания
оповестить его о том, что мы находимся не в его офисе или в
торговом центре, а в отделении полиции. Но за меня уже заплатили.
Заплатили столько, чтобы Борис Германович Бондаренко мог позволить
вести себя так, а я мог позволить себе приложить к виску два пальца
и отсалютовать старлею, у которого дым валит из носа.
— Я вас провожу, — отзывается
дежурный, за что получает от бати скупой благодарственный
кивок.
Бесячей походкой прохожу мимо гайца,
который провожает меня смертоносным прищуром. Была бы его воля, он
бы меня закапал. Прямо здесь, у входа в участок.
