– А ну пошла отсюда-а, пр-роститутка малолетняя!.. мля… – громыхает пьяный голос отца, заявившегося наконец в квартиру после трёх дней загула у друзей – местных алкашей.
Он замахивается, но прицел под градусом его подводит, и я шустро успеваю проскочить под его рукой, пролетевшей мимо, а дальше и из квартиры, быстро прихватив свой рюкзак.
Отец вернулся только десять минут назад. Я как раз на встречу с Соней собиралась. А тут он. Дал распоряжение за бутылкой сгонять. За свои честно отработанные в кофейне, после смены в которой я обычно без ног. Ну я и послала своего папашу к волкам в Тамбов с такими просьбами. Мне ещё телефон новый покупать, потому что он мой в прошлом месяце разбил с дуру.
Я уже не помню, когда отец был полностью трезвым. Не помню даже, когда мы с ним нормально разговаривали. Наш максимум – это ругань. Я даже выпускной свой два месяца назад пропустила, потому что все деньги, которые у меня получилось заработать, пришлось отдать в счёт долга за коммуналку, иначе бы отрубили электричество.
Выбегаю из подъезда. Сердце колотится как бешеное. Руки дрожат, и я насильно пытаюсь их успокоить, сжимая в кулаки. Хотела бы с уверенностью сказать, что не боюсь его, но нет. Каждый раз говорю себе, что ещё чуть-чуть, и я съеду на съёмное жильё. Но даже при этом ощущаю обязанность присматривать за своим горе-папашей. Когда-то ведь он был нормальным. Был. Ещё до того, как мама умерла, а мне было года четыре.
Накидываю на плечо рюкзак, выдыхаю, смотря на ободранное окно второго этажа и быстрым шагом ухожу. Мы с Соней договорились встретиться у тц в центре. До него я еду около часа со своего района. На автобусе, а потом на маршрутке. Соня – это моя подруга детства. И хоть я бы не назвала её в данный момент настолько близкой, как в детстве, всё же связь мы продолжаем поддерживать, потому что клятвы на плевках и сестринство через обмен кровью порезанными пальцами так просто не забывается.
При этом, Соня у нас далеко не та, кто обитает в моём районе. Она сильно отличается от тех, с кем я училась и в основном общаюсь. С ней мы познакомились когда-то в раннем детстве в деревне у своих бабушек. Моя умерла пять лет назад, а вот Сонькина баба Катя всё ещё жива, и живёт всё в том же доме через дом от нашей гнилой избушки, которую наверняка уже эксплуатируют местные наркоши и алконавты. Вроде не снесли ещё.
Когда познакомились, Соньке было 4, мне – 6. Помню, как я раньше любовалась её родителями. Жанна и Ринат. Тогда я мечтала быть похожей на маму Сони и выйти замуж за дядю Рината. Я очень много времени проводила у них и всё любовалась, как красивой картиной, их семейным счастьем. Её родители словно сошли с экрана какого-нибудь фильма о всепоглощающей любви, где красотка-героиня и красавчик-главный-герой соединяются и больше никогда в жизни не расстаются.
Но они расстались. Уже вскоре, примерно через год. И я больше не видела дядю Рината. Только тётю Жанну, которая быстро снова вышла замуж. Уже за менее привлекательного мужчину. Вернее, вообще непривлекательного. Его даже сравнить нельзя с дядей Ринатом. Видела как-то. Папа Сони под два метра ростом, широкоплечий и похож на Четыре из известного фильма о фракциях и новом мире. Такой же красивый, строгий, но добрый. По крайней мере, таким я его помню.
Соньку даже как-то чуть в Лондон не увезли, но благо её папа сделал всё, чтобы тётя Жанна их дочку не увезла. Знаю от Сони, что её папа тогда вроде из госпиталя военного сбежал, чтобы бывшую жену остановить, и чуть под трибунал из-за этого не попал. Жесть…
С возрастом наше общение с Соней, конечно, убавилось. Да и её маме не очень нравилось, что мы общаемся. Насколько я знаю. Ну, да. О моей семье только мёртвый не говорил. Мать – умерла от передоза, отец – беспробудный алкоголик, а дочь – шлюха малолетняя, а если ещё и нет, то обязательно ей станет.
