Загреметь в больничку в самый разгар
весны, когда за окном наконец тепло, птички поют и начинает
попахивать шашлычками, да еще оказаться в инфекционке, в палате
боксового типа, где лежишь одна-одинешенька – это, конечно, надо
было суметь! Как меня угораздило – загадка! Но что поделать? Болеть
всегда невесело, а мерзкие вирусы с бактериями нападают без
объявления войны и не глядя на календарь.
Я настроилась оплакивать не
съеденное шашлыки, грустить по не выпитой сангрии и трижды в день
подставлять ягодицы под болючие уколу антибиотиков, но что-то пошло
не так.
Лежала, накрывшись тонким больничным
одеялом, маялась от не проходящей головной боли и из-под
полуприкрытых век глядела, как за окном по небу расползается
серость, превращая ночную темень в предрассветные сумерки.
— Ну что тут у нас? – раздался
деловой басистый голос у моей кровати.
Я бы поглядела, кто ко мне,
болезной, пожаловал в такой час, но головушка трещала так, что
шевелиться казалось плохой идеей. Потому я решила притвориться
спящей, да заодно послушать. Вдруг диагноз мой озвучат, а то вчера
врачи так ничего и не сказали, ироды.
— Эм… хм.. Тут у нас нападение, —
отозвался другой мужчинка, писклявенько так. – Гид Мины напал.
— Что? – удивился бас, а вместе с
ним и я. – Какой еще гид? Какой такой Мины?
— Н-не знаю, ваше Смертейшество, —
начал заикаться пискля. – Так врачи про нее говорили. Я все
дословно записал!
— Записал он! – злился бас. – А ну
дай сюда писульки свои!
Тут уж я не выдержала и повернула
маленечко голову, глянула на посетителей, которые, судя по
разговору, врачами-то вопреки моим первым предположениям не были. А
кто ж тогда они? Может на органы охотятся? Поджидают, когда кто-то
одинокий, не семейный, как я, приболеет, потом воздух в вену, и
тю-тю. Вот вам ливер на продажу! Если так, то надо бы срочно орать
во всю глотку.
Однако, увиденное так меня поразило,
что и дар речи, и дар крика куда-то испарились. Находившиеся в
палате двое мужчин выглядели, мягко скажем, странно. Один такой
щупленький, лысенький, в белом балахоне из грубой ткани, а другой в
черном плаще с капюшоном, который скрывал его лицо, и с… КОСОЙ в
руках!!! Да-да, вот с той самой, которой в деревне травку на сено –
шик-шик. В тот самый миг, когда я на них взглянула, он ее как раз к
стеночке прислонил, чтоб руки освободить, и вырвал из цепких
пальцев лысого пухлый блокнот.
— На нее Минин гид напал… — прочитал
страшный, который с косой и во всем черном. – Это так врачи
сказали?
— Аха, — икнув, заверил пискля.
— Минин гид напал… Напал Минин гид…
— бубнил бас. – Тьфу ты, вечность мне в печень! Менингит у нее!
Менингит! Это ж надо так переврать! А что напал, так это просто
людское выражение такое! Давай, режь связь с болезнью, а потом нить
жизни. Шустренько давай. Отправим ее в морг, и я домой, к жене.
Хочу до рассвета успеть вернуться!
— Угу, — заискивающе закивал пискля,
схватил косу и махнул ей прямо надо мной.
Тут нервишки мои не выдержали!
Позабыв о болезни своей я, с прытью молодой косули, соскочила с
кровати, одеялком в писклю кинула, и оно его так аккуратно с
головой накрыло. Лысый взвизгнул, завозился, а я у него из ручонок
косу – хвать! – и к другой стеночке – прыг! Не, ну а что они
думали? Дам себя, как травушку-муравушку, под самый корешок срубить
(хотя это про елочку, но не суть)? Фигушки им!
— Она нас видит, что ли? – раздался
взволнованный бас из-под темного капюшона.
— Вид-д-димо вид-д-дит, ваше
Смертейшество! – стаскивая с себя одеяло и стуча зубами от страха,
пролепетал щуплый.
— И не спит? А ты не проверил? Не
усыпил? – наступая на него, ярился владелец косы.
