Этот день обещал быть обычным, как и все осенние дни. Когда солнце уже не греет, но ещё отдаёт тепло, хорошо пробежать по парку, ловя его редкие лучи. Всё могло пойти именно так, если бы Клода Трюдо, уже надевавшего спортивную обувь на свои отёкшие ноги, не отвлёк телефонный звонок. Полчаса назад он слышал звуки пожарных сирен, но надеялся, что это не криминал. Он был самым опытным и самым уставшим полицейским в отделе. Если вызвали его, значит, дело действительно дрянь.
Трюдо приехал на вызов, когда все уже были на месте, все, включая жертву – сгоревшего до мышц человека – и пострадавшего, найденного на пороге того же дома. Тогда никто и не сомневался, что убийцей был именно он. Взгляд его был стеклянным, руки испачканы в саже, под которой потом обнаружили кровь, сам он еле дышал. Обычно поджоги совершают сразу, чтобы замести следы. О том, была ли это самозащита или преднамеренное убийство, говорить было тоже рано. Однако всё указывало на него, вот только сам подозреваемый не мог сказать ничего. По дороге в больницу его состояние резко ухудшилось, а шансы Трюдо выведать у него хоть что-то резко сошли на нет. Как сказали потом врачи, пациент надышался угарным газом и непонятно, как выжил вообще.
Непонятно, как можно узнать хоть что-то от человека, который не приходит в себя.
* * *
Кем был подозреваемый, ему так и не удалось узнать. Как и то, кем был убитый. А прошли уже целые сутки.
– И что сказал медэксперт? – спросил он, как прибыл в участок.
– Тело сильно обгорело, – перелистывал документы сержант Дэвид Барнс, – там всё до мяса, пока даже возраст невозможно определить.
По отпечаткам же подозреваемого Трюдо ещё вчера ничего не нашёл. Если бы лицо убитого не было так изуродовано огнём, может, и можно было составить хоть какой-то портрет и показать его по местным новостям в надежде, что родственники найдутся.
– Слушай, – он почесал затылок, – а вот лицо обгоревшего восстановить никак нельзя?
– Они тебе кто, пластические хирурги?
– Я имел в виду, через какую-нибудь компьютерную программу…
Сержант только вздохнул.
Помимо ожога, лицо жертвы было разбито чем-то тяжёлым. Трюдо сказали, что на месте обнаружили разводной ключ.
Дом же и вовсе готовили к сдаче, и риелтор, в чьей базе он был, искренне удивился, когда узнал, что там кто-то жил. Значит, они проникли туда незаконно.
– Слушай, кто-нибудь ищет жертву? – Сержант Барнс отвлёк Трюдо от раздумий.
– Нет, никто.
– Так куда тебе торопиться?
– Действительно, куда, – вздохнул детектив и вышел из кабинета.
– Если что, я на связи! – только услышал он вслед.
Осматривая пострадавшего там, во дворе сгоревшего дома, перед тем как его погрузили на носилках в машину, Трюдо заметил часы на его руке. Стрелки на них застыли.
Весь день мысль об этих часах не давала ему покоя. Не было ничего подозрительного в том, что они не шли, но Трюдо всё равно казалось, будто он что-то упустил.
– И сказал Господь…
Джиджи не расслышал, что он сказал. Он плохо слышал священника. Его голос то прорывался сквозь ветер, то исчезал опять. Дождь больно хлестал по щекам косыми порывами, острыми иглами мелких капель. Джиджи прятался за старым высоким дубом и смотрел на кладбище, усеянное белыми надгробиями и чёрными людьми возле одного из них.
Здесь каждую неделю кто-то кого-то хоронил, и они всегда были в чёрном.
Отец сказал, что это символ траура.
– Когда люди в горе, они не могут быть одеты ярко, – объяснил он.
Джиджи посмотрел на свои красные кеды, на штаны жёлтого цвета, и ему стало стыдно.
Дождь не спешил утихать. Под огромными лапами ветвистого дуба Джиджи почти не намочил ног, и одежда осталась сухая, а если бы он не выглядывал всякий раз, когда хотелось посмотреть ближе, то и волос бы не намочил. Он провёл озябшей ладонью по мокрой голове и стряхнул осевшие капли.
