Разве можно, исполняя главную роль
на сцене, заметить в темном зале чьи-то глаза? Взгляд, от которого
бросает в дрожь? Большой букет практически черных роз,
предназначенный однозначно мне. Кто-то бы сказал, нет, такое
невозможно, однако я заметила. Другая на моем месте могла бы
подвернуть ногу, но я слишком хорошо владею своим телом.
Мне наплевать и на этот взгляд, и на
дьявольский букет в руках человека, с которым у нас никогда не
получится мира.
Он не сидел, как все пришедшие
гости, желающие насладиться балетом. В целом, он никогда не любил
этот вид искусства, непонятно только, что сегодня забыл в зале. Как
всегда одетый с иголочки: в черных чиносах и белой рубашке. Девушки
его обожают, он тоже их обожает. Всех. Кроме одной – меня.
Я отвожу взгляд и концентрируюсь на
своем выступлении. Время будто ставят на паузу, когда я выхожу в
центр сцены. На меня направлены прожекторы, зал в ожидании замер,
мое сердце также словно останавливается. После этого выступления я
стану Одеттой, и моя приемная мать, наконец-то, сможет гордиться
тем, что сотворила из невзрачной девчонки звезду балета.
Я никогда не забуду выражение ее
лица, когда она смотрела на меня в кабинете директрисы. Как
брезгливо коснулась лямки моего старого потертого сарафана и
попросила не брать с собой ничего. С какими горящими глазами я шла
за ней, сжимая в руках любимую мягкую игрушку. Но и ее она
выкинула, решив, что потертый медведь будет лишним в ее кирпичном
особняке, наполненный дорогими убранствами.
И вот сейчас она сидит на центровом
месте, в третьем ряду и смотрит, пока ее приемная дочь сделает
тридцать два фуэте*, к которым меня готовили с десяти лет. Время
блистать пришло. И я блистаю, вытворяя практически невозможные для
обычного человека каскады головокружительных туров. Я пропускаю
через себя музыку, подпитываясь ей, я становлюсь безумно смелой и
дерзкой. Мое тело такое легкое и невесомое, его гибкость
оттачивалась годами, и теперь я могу доказать всем вокруг, что
нахожусь на сцене за свои заслуги.
Звучат аплодисменты, кто-то кричит
“браво”, и только моя приемная мать как обычно скупа на эмоции. А
может, я просто не замечаю, погруженная своей ролью.
Еще шаг. Я не раз отрабатывала
каждый элемент нашего спектакля. Для меня тут нет ничего сложного и
нового. Поэтому когда я делаю большой прыжок с ноги на ногу,
выполняя гран-жате*, ожидаю новую порцию оваций. Вот только… что-то
идет не так в момент моего приземления.
Внутри меня разрывает от боли,
пронзающей голеностоп.
Я падаю.
И это не падение обычной девушки,
мечтающей о сцене, это смерть лебедя.
В голове шум, музыка больше не
играет, а голоса зрителей бьют похлеще пощечин по лицу. Кто-то
что-то говорит мне, помогает подняться, кто-то подхватывает под
руки, потому что я не в состоянии опереться на ногу. И мне бы
переживать за себя, но я как дура ищу глазами мать среди зрителей.
Вот только… как назло натыкаюсь не на нее, а на него…
Улыбается. Даже больше, смеется.
А я едва сдерживаю слезы, которыми
впору захлебнуться.
Ненавижу его. Ненавижу себя.
Ненавижу нашу семью.
Он что-то шепчет губами, опуская
букет проклятых роз. Облокотился о стенку, засунув свободную руку в
карманы брюк. Я отворачиваюсь, пытаюсь не терять дух, не
расстраиваться, но боль такая сильная, что приходится кусать губы,
лишь бы не разреветься. А может дело и не в ноге… Может это моя
разбитая мечта так дает о себе знать? Хотя была ли это именно моя
мечта?
И преждек чем меня заводят за
кулисы, я зачем-то опять поворачиваю голову в зал. Он не ушел.
Смотрит. Ждет, вероятно, радуется.
“Ты проиграла”, – кажется, именно
это он говорит, размыкая и смыкая губы.
Правда, я не успеваю до конца
осознать происходящее. Как только меня передают в очередные чьи-то
мужские руки, сознание покидает тело, окрасив мир в темноту.
Неужели я, в самом деле, проиграла?..
