Принеси мне, ворон, кость

– Прошу вас…

Девушка лежала на земле так неподвижно, что в какой-то момент он подумал: это статуя, созданная гениальным ваятелем. Это не кожа, а мрамор, который светится и дышит, познав руку мастера, обратившись из грубости вещественного ничто в жизнь.

Потом он все-таки заметил движение: девушка пока еще дышала, обнаженная грудь поднималась и опускалась, соски затвердели от холода – и он даже испытал мгновенное разочарование.

Впрочем, оно быстро прошло.

Он посмотрел на небо: собирался дождь. В этом году лето почти ничем не отличалось от осени, горожане даже не убрали пальто и плащи, скользили по улицам угрюмыми тенями.

Нет, отвлекаться не следовало. Когда создаешь слово, способное раздвигать границы между мирами, ты не должен думать о пустяках.

Бескровные девичьи губы шевельнулись, и он услышал едва различимый шепот:

– Пожалуйста, нет…

Он склонился над девушкой, заглянул в свежее юное лицо – еще вчера она улыбалась, выбирая новое платье, и жизнь расстелилась перед ней пестрым цветочным ковром. Нежная, хрупкая, невинная – вскоре она, как и остальные, обретет твердость и суть.

Зазвучит. Займет свое место в общем хоре.

– Ты ни в коем случае не должна бояться, – ободряюще произнес он. – Тебе не будет больно, я обещаю. Просто подожди, и ты все поймешь.

Он вынул нож и с аккуратной осторожностью каллиграфа вычертил на девичьей груди руну Азгар. Заструилась кровь и сразу же хлынул дождь, размывая ее ручейками.

– Азгар, – произнес он, убирая нож. – Возвращение мертвого в мир вещей. Пятая.

Удар должен быть милосердным – в конце концов, ему никогда не нравилось заставлять кого-то страдать. Чужие мучения его не радовали; он с презрением относился к душегубам, которые наслаждались страданиями своих жертв.

Удар был быстрым: огонь сорвался с кончиков пальцев, рассеялся, и девушка шевельнула губами, каменея в небытии.

Вот теперь она стала статуей. Огонь погас, остался камень.

Он выпрямился, поправил капюшон плаща. Ну что за погода? Бесконечный дождь и холод. Того и гляди, снег пойдет, и это в августе. А еще…

Он обернулся, но никого не увидел. В лесу было глухо и пусто. Грибники и охотники сидят по домам, носа не высовывая наружу.

Тогда откуда взялось это ощущение чужого взгляда на спине? Он чувствовал, как кто-то смотрит: испуганно, потрясенно.

Незримый наблюдатель смотрел, не в силах оторвать глаз. Не зверь, не дух, не смерть сама – просто человек, молодая женщина; чем дольше она смотрела, тем ярче вставал ее образ.

И наблюдательницу надо было найти – чем скорее, тем лучше.

Его служение не нуждалось в свидетелях.

На рассвете ее ударило снова.

Гвендолин вырвалась из сна резко, словно кто-то по-настоящему толкнул ее в спину. Села на кровати, тяжело дыша.

Утро выдалось серым и тяжелым – и не скажешь, что август. Комната была погружена в полумрак. Слабый свет едва пробивался сквозь плотные шторы.

Холод прилипал снаружи. Холод гнездился внутри.

Так было всегда, когда где-то умирал человек: сперва удар, затем холод. Гвендолин понятия не имела, кто убит и где произошло убийство, но знала это так же ясно, как если бы стояла рядом с мертвецом.

Просто где-то вдалеке подул ветер, и свеча живой души погасла.

Гвендолин поднялась с кровати и подошла к окну. Дождь шумел за стеклом, словно пытался что-то сказать, но она не могла разобрать его слов. Комнату наполняли тени, и Гвендолин казалось, что если она обернется, то на нее бросятся.

Все началось несколько месяцев назад, в такой же дождливый день. Тогда Гвендолин впервые уловила странное, леденящее душу ощущение, что кто-то ушел.

Сначала она подумала, что это просто совпадение, игра воображения. В конце концов, если ты ведьма, с тобой случается всякое. В полнолуние ей всегда снились темные дикие сны, будто она, полностью обнаженная, летит над спящим миром, и в сердце нет ничего, кроме наконец-то обретенной свободы.