— Куда опять запропастился этот проклятый мальчишка? Только
попробуйте сказать, что он снова превратился в кота и у него лапки!
Пусть отрабатывает свой хлеб, если больше ни на что не годен. А
будет артачиться, попробует лазерных плетей.
Саав Шварценберг громыхал экзоскелетом по отсекам и при этом
ругался так мощно и с таким вкусом, что покраснели бы не только
демоны Нижнего мира, но и сам Трехрогий Великан. Княжич Синеглаз
обычно слушал эту похабщину с замиранием сердца, как высокую
поэзию, запоминая и переводя на родной сольсуранский язык наиболее
понравившиеся забористые идиомы.
Сейчас он, впрочем, испытывал одно раздражение. Если бы у него и
в самом деле получалось в полной мере использовать древний дар
асуров и превращаться по желанию в опасного хищника, лежать бы
старому пирату с разодранной глоткой или носиться по рубке вслепую
с располосованным когтями лицом.
Ишь чего удумал! Не княжеское это дело палубу драить, не говоря
уже обо всем остальном! И не его, Синеглаза, вина, что на
«Нагльфаре» дроны не приживаются совершенно, команда — сплошь
лодыри и разгильдяи, поэтому грязь стоит такая, что даже родной
Дворец Владык, тот еще клоповник, представляется образцом
опрятности и комфорта. И с чего это старый пират решил, что
наследник сольсуранского престола станет чистить эту выгребную яму,
по недомыслию названную кораблем, и, точно безмозглая рабыня,
ублажать пьяных недоумков?
Синеглаз убрал со лба отросшую до самого носа прядь и провел
ладонью по волосам, тщась пригладить растрепавшуюся пушистую
пепельно-серую копну, до вчерашнего дня висевшую неопрятными
сосульками. Хоть какая-то польза от этих превращений. В облике
горного кота Роу-Су княжич имел возможность наводить чистоту без
дополнительных приспособлений. Тем более, что воду на «Нагльфаре»
экономили, не хуже жителей солончаков и пустынь.
Эх, жалко, что материнская человеческая кровь не позволяла ему
по своему усмотрению принимать облик древнего тотема Великого
Асура, от которого отец вел свой род. Увы, сын князя Ниака
превращался в Роу-Су, лишь когда отцу ради его политических интриг
или еще каких-то прихотей требовалось сменить облик, надев чужую
личину. И Саав Шварценберг до вчерашнего дня об этой особенности не
знал.
Протиснув гибкое, жилистое тело поглубже в свое укрытие между
двух тюков контрабандной Ванкуверской пушнины, Синеглаз
прислушался. Кажется, Шварценбергу надоело браниться, и он придумал
занятие поинтереснее, чем поиски беглого гардемарина, которого
решил разжаловать в мальчика на побегушках или что похуже. А если
старому пирату все еще неймется, пусть засунет свои претензии куда
подальше. Вместе с апсарскими танцами. Синеглаза ему не видать, как
своих ушей, тем более, в заменяющем сломанный позвоночник
экзоскелете капитан и так утратил половину былой подвижности.
Впрочем, в этот мурлакотамовый лаз княжич и сам протискивался с
трудом. Особенно, когда оставался человеком. Все-таки,
в свои двенадцать лет он выглядел выше и крепче сверстников. А
остальным членам команды, чтобы до него добраться, пришлось бы
перелопатить все содержимое трюма.
Эх, зачем он только сбежал из дворца, поверив россказням
Обезьяньего бога Эркюля и других бездельников? Мол, увидишь
надзвездные края, посмотришь, как живут вестники.
Надзвездные края, то есть открытый космос, как вестники и
контрабандисты с «Нагльфара» называли эту черную пустоту, усеянную
мелкими сияющими точками звезд, туманностей и поясов астероидов, и
в самом деле завораживали и пленяли. А уж червоточины или кротовые
норы — участки экзотической материи, позволявшие совершать
гиперпространственные скачки, и вовсе казались чем-то
невообразимым. Когда после первого перехода, который Синеглаз
провел в амортизаторе, полном вопящих от испуга мартышек, Саав
соизволил пригласить венценосного гардемарина на мостик, княжич
едва в обморок не грохнулся от восторга. Особенно, когда увидел
голографический монитор, где отображалась модель Млечного Пути с
проложенным курсом «Нагльфара».
