Каждое утро начиналось с того, что
Доминика выходила на крепостную стену и смотрела вдаль, на серую
извилистую дорогу, уводящую взгляд к перевалу. Смотрела и ждала,
замирая каждый раз, когда появлялась серая тень одинокого
путника.
Снова взлет надежды, и снова не
он…
Обида давно исчезла, оставив за
собой лишь тоскливое недоумение. Как они пришли к такому?
Зачем?
— Где же ты? — шептала она, и пальцы
сами тянулись с серым нитям, окольцовывающим запястья.
Когда-то Ника воспринимала их как
оковы, теперь – как ниточку, связывающую их на расстоянии. Иногда
казалось, что он тоже смотрит на них, прикасается, вспоминая о ней.
Скучает.
В первые дни Доминика ждала его
каждую секунду, и от нетерпения растревоженное сердце выпрыгивало
из груди. Она верила, что Брейр передумает, побудет вдали от дома,
успокоится и вернется обратно. Но время шло, а он не возвращался. И
с каждым мигом ревнивые когти все сильнее впивались в душу, а страх
потерять кхассера становился просто невыносимым.
Неужели он и вправду отправился на
смотрины за новой избранницей?
От неизвестности и беспомощности
Ника сходила с ума. И даже пыталась отправиться следом за ним.
Выбрали вирту, которая показалась ей надежной, надела охотничий
темный костюм и удобную обувь, собрала провизию и на рассвете
отправилась в дорогу. Только уехать далеко не смогла. Оказалось,
что серые нити привязывали не только к хозяину, но к самому
Вейсмору. На пути словно выросла невидимая стена, и сколько бы
Доминика не билась – преодолеть ее так и не смогла.
А там и стражники подоспели, и
вежливо, но настойчиво проводили ее обратно в замок. Расстроенная
Ника не сопротивлялась, не видела ничего вокруг и, кажется, даже не
дышала.
И до сих пор каждый вдох острыми
иголками впивался под ребра.
Увидеть бы его… Обнять, прижавшись к
широкой груди, раствориться в янтарном, согревающем взгляде и
забыть обо всем.
Теперь она знала, что ему сказать.
Правильные слова пришли сами, родились где-то глубоко в сердце,
наполняя его новой надеждой.
Все просто.
Прости меня. И тебя
люблю.
— Доминика! — звонкий голосок дочери
главного целителя отвлек ее тяжелых мыслей, — Ника!
— Да, малышка, — она тороплива
провела по щекам, стирая влажные дорожки, и с измученной улыбкой
обернулась к девочке, — что случилось?
— Вот, — Мирта протянула ей
маленький букетик с яркими, словно солнышко, соцветиями, — травница
просила тебе передать.
— Ох, — Доминика застонала и
прикрыла ладонью глаза, — совсем из головы вылетело.
Из-за переживаний она никуда из
замка не выходила и напрочь позабыла о старой Нарве, и том, что
настала пора сбора самый ценных осенних трав.
— Передай ей, что завтра приду.
— Так она уже ушла, — девчонка
пожала плечами, — сунула мне цветочки и снова в лес.
— Хорошо, — Ника погладила ее по
русой макушке, — я тогда сама к ней схожу…сегодня.
Нужно отвлечься. Выйти в поле,
прикоснуться к пульсирующей земле, почувствовать ее силу.
Эта мысль неожиданно взбодрила и
придала новых красок серому дню. Доминика сбегала в свою комнату,
переоделась в наряд, более подходящий прогулкам по лесу.
По дороге она заскочила на кухню и
набрала для Нарвы гостинцев: пышных булочек с маком и сливочным
кремом, полголовки ноздрястого свежего сыра и небольшое колечко
темной колбасы.
Предупредив стражников на воротах,
что идет в лес, Доминика бодрым шагом отправилась по укатанной
дороге, то и дело здороваясь с идущими навстречу людьми. Нику в
Вейсморе любили, и от их теплых улыбок становилось чуточку легче.
Она спустилась к деревне, притаившейся у подножья холма, миновала
главную площадь, на которой шла бойкая торговля, и пройдя тихими
улочками, свернула к мосту через реку.
Осень уже стояла на пороге и дышала
влажностью и едва уловимым сладковатым запахом прелой листвы. Как
всегда, оказавшись в тишине леса, Доминика ощутила, как силы
природы проникают внутрь, подпитывая ее собственные. Провела
ладонью по шершавому стволу вековой сосны, чувствуя, как глухо
отзывается древний исполин. Сорвала и растерла между пальцев листик
дикой черной смородины. На ветках еще сохранились сморщенные,
ссохшиеся ягоды, и Ника с удовольствием отправила их в рот,
наслаждаясь тем, как на языке расползалась кислинка, смешанная со
сладостью.
