Я «двухсотый». Я стал им всего три минуты назад. Ровно столько, наверное, требуется времени, чтобы душа покинула бренную оболочку. Или того рваного, фрагментального и непонятного, что могло б остаться оболочкой, если б его не разнесло на куски. Меня – а правильней сказать, моё тело разорвало острыми жалами осколочной гранаты Ф-1. Меня и этого чеченского дурня, который, кстати, и сорвал чеку со своим дурацким «аллахакбаром», когда я прошил его поперёк очерединой из РПК. В замкнутом помещении граната, именуемая «лимонкой», совершает страшные вещи: выгрызает бетон и распахивает борозды в стенах и потолочных перекрытиях. А что делает с плотью эта адская машинка? Если повезёт, сотворит дуршлаг в твоей «разгрузке», заодно жёстко промассирует все внутренние органы. Не только кишечно-желудочный тракт, печень и селезёнку. Достанется и сердечному мешочку. А повыше, где растёт головушка, живого места не оставит…. такой вот он, – разлёт ориентировочно трёх сотен осколков. Мне повезло больше, чем врагу. Нет-нет, не мне, разумеется. Тому, от чего отделилось моё эго. Взгляд со стороны, между прочим, – всегда самый беспристрастный, холодный и даже равнодушный. Так-так…. Вот вырвано сочленение правого колена, размолочены в нитки пальцы, сжимающие до сих пор кое-где пулемёт. В животе сплошной фарш, не берусь даже описывать. А лицо…. Что тут сказать…. Нету лица. Словно тёркой по нему прошлись. Или катком. Ладно, хоть голова на месте, правда, то, что её держит, так и бурлит гейзерами черно-красного. И долго так будет бурлить? В общем, полный улёт и абсолютный финиш. Почему мне не мерзко? Почему мне не страшно? Да потому что я мёртв, как три минуты, и жизнь моя гораздо больше и шире чем просто жизнь. Дальше той отметки, за которую так боится перейти смертный. Мой враг, чеченец, ваххабит, боевик или просто солдат, волею судьбы вставший в ряды моих врагов, пострадал серьёзней. Рука, не успевшая выпустить «эфку» укоротилась по локоть. До плечевого пояса сплошные опалённые струпья, а дальше только хуже…. Собственно, тела нет как такового в комплекте, а есть фрагменты конечностей, намёки на кисти, пальцы, уши…. А вот лицо, в отличие от моего не понесло ущерба. Судя по тому, что голова дудаевца лежит далеко от кровоточащей шеи, можно предположить, что её попросту сорвало с плеч, как пробку шампанского. Оттого, возможно, и только оттого, острые как скальпель осколки не изрезали лицо в кашу. Будь я живой, меня бы давно вывернуло от такого зрелища. Но то, что принято называть душой, призраком, эфирным телом, взирает на всё это явление отрешённо пустым оком. То есть никак.
Я вглядываюсь в черты лица убитого чеченца. В его оторванной голове нет веяния ужаса. Того, что они внушали нам сами, когда резали нас и мучили. Когда пытались заморозить нас страхом, изуверством искалечить наши души. Его лицо почти безмятежно, если не считать крика боли в глазах, в застывших зрачках. Боли от, пущенного мной, свинца, а не от гранаты, которая вылечила его от боли.
Я гляжу в уже немолодое, изборождённое морщинами, тёмное лицо бородача и вдруг ясно вижу всего его. От начала и по сей час. Я не удивляюсь, смешно призраку удивляться. Я это …. вижу.
Младенец, вопящий на руках, блестящий на свету от слизи, ещё не с перерезанной пуповиной. Первые неумелые шаги и падения. Первые игрушки и не совсем игрушки: к кроватке подвешиваются ножны, да не пустые: …. воин…. мужчина. Первые драки и споры в мальчишечьих компаниях, школа и бюст Ленина в углу у классной доски, рогатки, самострелы, драки и волосатые руки отца, выливающие ведро холодной воды на голову съёживавшегося сына. Я это вижу не быстро и не медленно, а как приходящие воспоминания. Чужие, не мои. С тревогой оглядываюсь на свой труп, а вдруг рядом стоит мой оппонент и читает меня. Однако не вижу ни свечения, ни слабого намёка на силуэт. Не вижу и всё. Хотя по закону жанра призраки обязаны видеть друг друга. Через секунду понимаю (хотя есть ли секунды в этих состояниях?), что Его нет. Нету, вообще! И это странно. Мы оба растерзаны войной и нас нет на этом свете. То есть…. я как раз есть почему-то…. Хоть и фантомный невидимка, но я вижу и думаю, сопоставляю и складываю один к одному. А может, я не совсем умер? Бывает же, читал про такое. Если тело обратимо к жизни, то душа не уходит, а толчётся рядом. Примеривается, чтоб вернуться. Подхожу (или подлетаю), разглядываю себя. Скрупулезно, словно врач. Не…. Ни о каком возврате не может быть и речи! До того всё скверно. Чтоб в такой битый дом вернуться, увольте! Тогда по определению, на ум приходит следующий вариант. Согласно христианским догматам, душа остаётся на земле сорок дней и только спустя, она возносится. Не скажу, чтобы я был верующий при жизни, но и к атеистам причислить себя тоже не могу. Думал часто, а на войне особенно, что есть что-то по ту сторону жизни, не может не быть. Ну, не может разумная искра в человеческой конструкции исчезнуть, в связи с поломкой оной конструкции. Откуда-то эта искра берётся изначально. Вот и туда же, поди, и уходит. Как вам? Я же вот тут торчу и сам себе прямое доказательство. И знаете, рад, что не ошибся! Обнадёживает, как-то…. А по поводу Библии там, не могу сказать внятно и сейчас. С чем-то как-то соглашался, а со многим не очень…. Не могу принять, что бог выглядит как мы. Такой же с руками, ногами, языком, волосами…. Ну, зачем ему язык? У всех народов он разный, а достучаться до смертных он может и посредством мысли, озарения. Мне ж импонирует скорей, что Бог – это огромный вселенский разум, который контролирует всё живое на земле, особенно стихии, тайфуны, ураганы и который, естественно ведёт учёт и контроль человеческим жизням. Как до, так и после неё. А если так, то всё равно…. момент истины через сорок дней. Узнаем. Как-то так…. А что до этого мусульманина, так он ведь мусульманин. А у них, верно по-другому. И каждый, несомненно, я почти в этом уверен, получает именно то, чьих установок держался при жизни. Или представлял что-то в общем роде. Абсолютных атеистов нет, нонсенс! Их не было даже при марксистко-ленинском мировоззрении. Каждый, заметьте, пусть не сознательно, но стремился к альтернативе. И никого, чего врать-то, не устраивало непонятное Ничто после смерти. Небытие, так сказать. Тьфу! Само слово абсурдно, как и мысль об этом. Во всяком, случае, я думаю, а значит, я существую, не смотря на свою физическую смерть. Я не чувствую холода, хотя, будучи живым, часто грел пальцы ног, снимая сапоги. Я замерзал и хотел есть, а сейчас, хоть бы хны…. Мне и ноги не нужны, и сапоги к ним. Я бестелесен и живу умозаключениями.
