Я взглянул на Виктора. Он застыл, почти прильнув к холодному стеклу: узкий клин света фар цеплялся за дорогу впереди, а его лицо, освещенное тусклым светом приборной панели, было неподвижно и отстранено. И в ту же секунду, без тени сомнения, мне стало ясно: Виктор непременно поедет к дому старухи. Его не остановит ни глухая ночь, ни ужасы недавних событий, ни очевидное безумие этого шага. Я просто знал – колеса повернут туда, куда ведет его неумолимая воля.
– Вить, я не могу туда вернуться… Не сейчас. С чем ты собираешься к ней идти? Ты хочешь там остаться? Не, давай тогда без меня – твердо ответил я. И, смягчив тон, добавил: – Ну вспомни, мы уже пытались наскоком… И тогда, как думал ты, у нас всё было.
Он явно утонул в собственных мыслях, был абсолютно глух к моему присутствию. Мне же вспомнились та самая курица без лап, белые с зеленоватым отливом, словно протухшие глаза старухи, шепот её множества ртов, стук её длинных птичьих рук о деревянный пол… Тук-тук-тук… Запах тлена из её дома, смешался с прохладой ночи…
В голове возник вопрос, как нежданный гость, который долго медлил на пороге и наконец-то вошел в дом: когда же я пришел к мысли, что другой реальности – помимо удобной мне, состоящей из рабочей рутины, банковских вкладов и прочего – попросту не существует? Что заставило меня поверить в наличии лишь одной стороны монеты – аверса? Это всё равно что рассуждать о бытии, напрочь забыв или игнорируя главный его закон – смерть. И вот когда костлявая с косой уже стоит на твоём пороге, ты смотришь на неё, схватившись за сердце, и искренне удивляешься уже не тому, что она пришла за тобой, а самому факту её существования…
История моего города была соткана из множества пестрых нитей. Переселенцы, поднятые волной реформ ещё столыпинской поры, принесли с собой не только пожитки, но и свои устои, обычаи, верования. Одни осели в Воронино. Другие. гонимые жаждой свободы и земли, огнем и топором отвоевывали пашню у тайги. Так год за годом привнесенные традиции переплетались с местными преданиями коренных народов и русских старожилов, превращаясь в неповторимое, крепкое и суеверное полотно жизни этой древней, овеянной легендами земли.
Таяны приютился меж двух великанов-холмов, на самой границе тайги, где глухомань робко уступает место лиственному лесу. Он стоит буквально у подножья древнего Салаирского кряжа на реке Чумыш. Местные легенды говорили, что в недрах этих гор скрыто озеро – неприступное и заколдованное. По старинным преданиям, его дно усыпано золотыми самородками, но завладеть сокровищами – дело не простое: стерег их могущественный Хозяин, не терпящий и тени алчности.
А на самих вершинах кряжа, в туманах и облаках, обитал иной дух – причудливый и таинственный. Является он лишь избранным, оборачиваясь то ослепительной красавицей, от взгляда которой, теряли ум, то грозным зверем, один рык которого леденил кровь в жилах. Он мог прийти на помощь в самую черную минуту, когда обратиться уже не к кому. Но мог и жестоко покарать за корысть и злобу…
Но чудеса таились не только в горах. В окрестных лесах, густой стеной подступающих к подножию Салаира, по преданиям, жила девушка, способная обернуться оленем. Шла она навстречу людям, помогала заблудшим путникам, выводила к живительным родникам. Но стоило ее обидеть, проявить жадность или подлость – и насланная ею беда обрушивалась на обидчика без предупреждения и пощады.
Чумыш, цвета крыла коршуна, лениво делил город надвое. Левобережье – дитя советской эпохи: прямые улицы и проспекты, девятиэтажки, «хрущевки» и дымящие трубы завода. На другом, высоком берегу, беспорядочно расползлось Воронино – историческое сердце Таян, заложенное еще при императрице Елизавете Петровне, с кривыми улочками, избами, огородами, где земля до сих пор выталкивает следы давно ушедших эпох.
