Раздраконить ревизора, или Лесопилка для попаданки

— Ой-ой-ой, Создатель милосердный, госпожа Сильвия! Ой, божечки, неужто разбилась? А-а-а, спасите-помогите!
Да кто же это так противно орёт? И главное, над самым ухом!
— А ну цыц! Голосишь тута! Отойди, воздух госпоже заслоняешь!
— Да какой ей воздух, коли у неё шея набок свёрнута?
Шея? Блин, и правда как-то неудобно.
Я с неприятным хрустом повернула голову и не сдержала тихий стон от острого приступа боли, прошившего меня от затылка до копчика.
— Вот! А ты говоришь «шея свёрнута»!
— Да я…
— А ну, брысь отседа! Воды госпоже принеси, живо!
Тут я, наконец, разлепила глаза и увидела над собой бледное расплывчатое пятно. Сощурилась, пытаясь сфокусироваться, и зрение постепенно обрело чёткость.
— Вы как, госпожа Силь? — ласково спросила меня морщинистая круглолицая старушка в аккуратном белом чепце. — Болит где?
Болит? Нет, больше у меня ничего не болело. Но я искренне не понимала, что вообще здесь происходит.
— Всё в порядке, — не своим (а чьим?) голосом ответила я. — Помоги сесть.
На лице женщины отразилось сомнение.
— Мож, это, госпожа, — неуверенно начала она, — погодите пока садиться-то?
— Помоги, — уже резче повторила я, и старушка повиновалась.
«Странно, — мысли были ужасно неповоротливыми. — Я командую, она слушается. Я на ты, она на вы. Разве так должно быть со старшими?»
Кое-как усевшись и переборов приступ дурноты, я скользнула взглядом вокруг. Какой-то холл: большой, полутёмный, с гобеленами на стенах и высоким потолком, под которым висела затянутая паутиной люстра. Каменная лестница; стёртые ступени широким полукругом убегали вверх, а у подножия как раз таки сидела я.
«Это я оттуда навернулась?»
По спине пробежал табун крупных неприятных мурашек. Я опустила глаза на свои руки — тонкие, аристократически изящные и однозначно принадлежавшие девушке, а не взрослой тётке.
«А?»
— Госпожа, я это, воды принесла.
Медленно (до сих пор было ощущение, что голова у меня на шарнирах, и они напрочь заржавели) я повернулась к девице в тёмном платье и не особенно чистом переднике горничной. Веснушчатая, круглоглазая, в чепце, из-под которого неаккуратно торчали пушистые пряди, она протягивала мне глиняную кружку.
— Хорошо.
Я приняла посуду, сделала буквально два глотка, и меня вывернуло желчью.
— Эт потому что вы с утра ничегошеньки не ели, — одной рукой старушка заботливо придержала мне волосы, а другой забрала кружку. — Оно, понятное дело, похороны, ток о еде-то забывать не надо. Батюшка ваш, земля ему пухом, такого бы не одобрил.
Сердце сжалось от тоски, лишь усилив сумбур в голове.
Какие похороны? Какой батюшка? Мой отец умер десять лет назад!
Кто-нибудь может мне объяснить, что здесь творится?
— Вы рот-то прополощите, — между тем посоветовала старушка. — И давайте я вас до комнаты доведу, вам полежать надо.
Я с сомнением посмотрела на кружку и решила, что уж лучше перетерплю кислый привкус во рту. Пробормотала:
— Да, отведи, — и старушка небрежно пихнула кружку горничной:
— На, забери. И неси впереди свечу.
Потом, приговаривая: «Осторожненько, госпожа Силь, не спешуйте, не спешуйте», помогла мне встать на ноги.
Голова закружилась, желудок снова толкнулся вверх, но на этот раз я сумела удержать его содержимое там, где положено.
— Ну, потихонечку.

Мы черепашьим шагом поползли через холл: горничная впереди с высоко поднятой свечой, я со старушкой сзади. Затем вошли в какой-то коридор, где два тусклых светильника безнадёжно пытались разогнать сумрак, и ещё шагов через десять, наконец, очутились в небольшой тёмной комнате. Судя по тому, что я сумела разглядеть в свете от трепещущего огонька, это было подобие гостиной.
Старушка бережно усадила меня на софу и, прикрикнув на горничную: