Сцена 1: Беспамятство и Огонь
Сознание возвращалось к нему не всплеском, а медленным, вязким всплытием со дна бездонного тёмного океана. Сперва не было ничего – ни мысли, ни ощущения, ни самого понятия о существовании. Лишь абсолютный нуль бытия.
Первым появилось дыхание. Вернее, его отсутствие. Он сделал резкий, рефлекторный вдох, но вместо живительной прохлады в лёгкие ударило нечто густое, обжигающее и едкое. Воздух пах так, словно мир сгорел дотла и всё ещё тлел, спустя тысячелетия после своего конца. В нём чувствовалась вульгарная сладость горелой плоти, острый, щелочной укус серы и сухой, пыльный вкус пепла, который тут же облепил язык и нёбо.
Он закашлялся, и этот звук – грубый, животный, первый звук, который он издал в этом месте – показался кощунственно громким в оглушающей тишине.
Артур открыл глаза.
Зрение поймало картинку, но мозг отказывался её интерпретировать. Не потому, что она была пугающей или отвратительной. Она была… неправильной. Чужой.
Над ним простиралось небо. Но это было не небо его мира. Оно было цветом запёкшейся крови, густого, почти чёрного багрянца, в котором плавали тяжёлые, маслянистые облака красновато-черного цвета. Ни солнца, ни луны, ни звёзд. Лишь тусклое, рассеянное свечение, исходившее откуда-то сверху, не отбрасывающее теней и не несущее тепла. Оно не освещало, а лишь подсвечивало уродство этого мира, как неоновый свет в комнате уродцев.
Он лежал на спине. Под ним была не земля, а потрескавшаяся, каменная твердь, шершавая и горячая на ощупь, будто её только что покинули гигантские печи. Он оттолкнулся локтем и сел, с трудом преодолевая странную, свинцовую тяжесть в конечностях. Мир вокруг поплыл, закружился, и он едва не рухнул обратно. Тошнота подкатила к горлу тем самым едким пеплом, что висел в воздухе.
– Где я? – его голос прозвучал хрипло и неестественно громко. Шёпотом здесь говорить было невозможно. Тишина была настолько абсолютной, что требовалось её нарушить, доказать самому себе, что ты ещё можешь издавать звук.
Никто не ответил. Эхо не возникло. Звук его слов упал в мёртвую, безвоздушную пустоту и растворился в ней, не оставив и следа.
Артур медленно повёл головой по сторонам, и его охватил первобытный, ледяной ужас. Не страх перед чем-то конкретным, а животный ужас перед Ничем.
Он находился в центре бескрайней равнины, уходящей во все стороны до самого кровавого горизонта. Повсюду лежали чёрные, обугленные камни. Кое-где из трещин в земле выползал слабый, утробный свет и стелился низким, ядовито-жёлтым туманом. Вдалеке угадывались силуэты мёртвых, обгорелых деревьев, застывших в вечном, немом крике. Ни ветра, ни движения, ни намёка на жизнь. Только бесконечная, монотонная пустыня под багровым куполом.
Он попытался вспомнить. Имя. Его звали Артур. Всё. Дальше – стена. Гладкая, зеркальная, непроницаемая стена. Он копался в памяти, лихорадочно, отчаянно, но натыкался лишь на обрывки, лишённые контекста и смысла. Лицо женщины. Улыбка. Зелёная трава под ногами. Холодный дождь. Вкус кофе. Всё это было призрачным, как сон, который тает на утро, оставляя лишь смутное чувство потери.
Что случилось? Авария? Болезнь? Он сосредоточился, вжимая пальцы в горячий камень, пытаясь через боль вернуть себе связь с реальностью.
Боль. Да. Он чувствовал боль. В висках. Во всём теле. Значит, он жив? Но это место… оно не было местом для живых. Оно было местом для… для чего?
Он поднялся на ноги, пошатываясь. Его одежда – обычные джинсы, футболка—была цела, но покрыта тонким слоем серой пыли. Он потрогал себя, ища раны, сломанные кости. Ничего. Только эта всепроникающая, изнуряющая слабость, будто его жизненные силы были выкачаны гигантским насосом.
