— Мы разводимся, — заявляет мой муж Захар, стоя в проеме
комнаты, и зло хмурится. — У меня другая женщина.
В этот момент я встряхиваю с уютным хлопком чистую выглаженную
простынь и накрываю ею кровать Али, нашей внучки, которая должна
сегодня с младшим братиком Артемом приехать на выходные. Я с
большим нетерпением ждала эти субботу и воскресенье. Очень
соскучилась.
Недоуменно смотрю на Захара, стискивая края простыни, не в силах
разжать пальцы, будто они окаменели.
— Что? — тихо спрашиваю я, и мой голос испуганно и недоуменно
хрипит.
Нам с Захаром по пятьдесят лет, и мы в браке не два года в
драке, не три, и даже не десять. А целых тридцать лет.
Мы три недели назад отпраздновала жемчужную свадьбу. Наши сын
Матвей и дочь Снежка организовали нам большой праздник и отправили
в сказочный круиз, а потом всей толпой встречали в аэропорту.
У нас же все хорошо.
Какой развод? Захар решил подшутить надо мной, и сейчас
засмеется и скажет: “ну, и лицо у тебя, Валюш! Какая ты у меня
наивная, всему веришь!”
Потом, конечно, обнимет и нежно поцелует в висок, на котором я
вчера тщательно закрашивала седой локон моментальной
краской-спреем.
Хорошая, кстати, краска. п\Прям палочка-выручалочка, когда нет
времени покрасить волосы у мастера, а мерзкая седина уже
вылезла.
— Хорошо, я повторю, — Захар напряженно вздыхает и не отводит от
меня черного пронизывающего взгляда, — мы разводимся, и у меня
другая женщина. Сейчас все расслышала, Валентина?
На слух я, кстати, никогда не жаловалась. Он у меня острый, и
могу на втором этаже нашего большого дома услышать, когда внуки
таскают конфеты из нижнего ящика на кухне и как они шепчутся, что я
точно их услышу, однако я опять переспрашиваю:
— Что?
Я будто даю Захару шанс сейчас все же рассмеяться и сказать, что
он пошутил, но он не думает этого делать и продолжает смотреть на
меня с угрюмым вызовом.
На пороге детской, которую я готовила к приезду внуков со
стороны нашей дочери, он выглядит пугающим великаном: высокий,
широкоплечий и под тонкой тканью рубашки четко угадывают мышцы
груди и рук.
Да, у него те пятьдесят лет, на которые могут пускать слюни и
молодые девчонки, у которые ищут в мужчинах сильного и властного
папочку, но почему-то забывают, что у этого папочки обычно есть
жена.
Хотя жена — не стена, подвинется. Вот так просто. Теперь,
похоже, и я должна подвинуться.
— Ты ошалел, Захар? — сипло уточняю я, и в груди сердце
сдавливает боль, а после в легких становится липко и холодно. Мне
становится тяжело дышать. — Какая другая женщина?
Вопрос риторический. Я не жду на него ответа и не хочу его
слышать, потому что он не объяснит мне, как так случилось, что в
пятьдесят лет я окажусь разведенкой.
Я же была хорошей женой, заботливой матерью и отлично
справлялась с ролью хранительницы очага.
— Я тебя с ней познакомлю, — невозмутимо отвечает Захар и
продолжает смотреть на меня исподлобья, как буйвол перед
атакой.
Я обескураженно молчу и все также сжимаю в пальцах простынь с
принтом из милых пушистых медвежат, и медленно моргаю, пытаясь
осознать происходящее.
Я поймала самый настоящий шок, который полностью обездвижил
меня. Я словно статуя, и только сердце с каждой секундой
разгоняется все быстрее и быстрее.
— Ты же сама понимаешь, что между нами… — у Захара дергается
губа в презрении, — я даже не знаю, как все назвать. Я рядом с
тобой не мужчина.
— А кто? — сдавленно уточняю я.
Ничего не понимаю. Наверное, так себя чувствует слепой крот,
когда его выкапывают из земли и кидают в ведро с холодной водой,
чтобы утопить. Для человека он — вредитель, который должен умереть,
а для крота происходит что-то непонятное. Вот все было хорошо и
уютно в рыхлой земельке, а теперь ему холодно, мокро, страшно. Он
умирает.
