— Рот закрой! — гаркает на меня Марк. — Не смей на меня орать
при сыне!
Я оглядываюсь на лестницу, на которой застыл наш
пятнадцатилетний сын Дима с планшетом в руках.
— А, может, твоему сыну тоже будет полезно знать, что у тебя
шалава завелась?!
Глаза Марка вспыхивают дикой яростью. Его лицо за долю секунду
ожесточается в гримасу ненависти.
— Да, я знаю! — кричу я еще громче.
— Я тебе в третий раз повторять не буду, — цедит Марк сквозь
зубы и с угрозой щурится. — Не ори на меня при сыне.
Он не отпирается.
И в своей невозмутимости сейчас очень страшен: здоровенный мужик
с предостережением прищуривается и смотрит исподлобья.
Его совершенно не волнует то, что я сегодня выяснила его грязный
секрет. Нет. Его злит лишь то, что мои возмущенные крики услышал
наш сын.
Меня это бесит, и мне все равно, что его взгляд требует
заткнуться и не рыпаться.
Марк в принципе никогда не любил мои крики. Он всегда за то,
чтобы женщина изъяснялась спокойно четко и только по делу, а эмоции
ему мешают.
— Ты совсем охамел?!
А я имею право кричать. Тридцать лет брака! Две дочери и
выстраданный в тридцать пять сынок, а мой муж завел себе на стороне
другую женщину, с которой его спалила моя подруга.
— Это ты?! — сую под нос смартфон с фотографией, где он жадно и
взасос целует грудастую шатенку под густым снегопадом на парковке.
— Ты?
— Я, — с тихой яростью отвечает он.
Я проваливаюсь в громкие оскорбления, после я толкаю Марка в его
широкую грудь и получаю оглушительную пощечину. На долю секунды у
меня все расплывается перед глазами.
— Я тебе сказал, — рычит мне в лицо, — не ори на меня при сыне.
Или я неясно выражаюсь, м?
Замираю с широко распахнутыми глазами и открытым ртом, прижав
ладонь к щеке.
— Ты меня ударил…
— Зато не орешь, — чеканит мне в лицо, а после разворачивается и
шагает в гостиную, кинув короткое полупальто на высокую консоль у
стены. — И да, мы разводимся.
— Ты меня ударил при сыне… — в ужасе шепчу я.
— Никогда не позволяй женщинам повышать на себя голос, — Марк
резко разворачивается в сторону лестницы и поднимает мрачный взгляд
на сына. — Предупреди один раз, чтобы он замолкла, — щурится, —
предупреди второй раз, а затем легонько приведи истеричку в
чувство. Особенно тогда, когда она сама пытается прыгать на тебя,
как ошалевшая болонка. Не позволяй ни одной бабе верещать на тебя.
Не может спокойно вести диалог, то пусть молчит.
Я в растерянности медленно моргаю.
— Это самый главный урок для любого мужчины, сына, — Марк
усмехается, — когда ты влюблен, когда твоя избранница молодая и
милая, ты прощаешь ей многое. Позволяешь ей много. Терпишь
многое.
— Ты меня ударил…
Марк оглядывается на меня и одаривает презрителной усмешкой:
— У нас с тобой состоится серьезный разговор, когда ты
успокоишься. Как принято?
Я была настроена на скандал, но Марк резко и жестоко осадил
меня. Он не считает себя виноватым и не намерен терпеть мои
крики.
Они ему противны.
— И чтобы он состоялся с тобой рациональный разговор, то вот
тебе следующие, — высокомерно хмыкает, — важные тезисы. Во-первых,
да, у меня есть другая женщина. Во-вторых, развод я планировал.
В-третьих, разойдемся мы тихо и спокойно. Это и в твоих
интересах.
Вновь скалится в хищной самодовольной улыбке:
— Ты все уяснила?
Чувствую себя дурой.
Марк сейчас настолько уверен в своей наглости, что я начинаю
думать о своей невменяемости.
И ко всему прочему чувствую стыд за свои крики перед сыном.
Действительно, ему не стоило слышать моих криков. У нас с ним и так
в последнее время не ладится. У него такой сложный возраст, когда
мальчик отстраняется от мамы, и она начинает бесить его строгостью,
разговорами и требованиями учить уроки.
Как Марку в очередной раз удалось выставить меня идиоткой?
