– Я требую развода!
Эти три слова произвели эффект
упавшего на землю неба. Во всяком случае, для меня. Сказать их
оказалось сложно, я очень долго морально к этому готовилась. Вот
только мои слова, кажется, услышала только я. Во всяком случае,
тот, которому они были адресованы, как ни в чем не бывало продолжал
наигрывать мелодию. После чего поднял на меня рассеянный взгляд и
поинтересовался:
– Дорогая, ты что-то сказала?
Хотелось зарычать, разбить вазу
(желательно о чью-то голову), топнуть ногой. Но я сдержалась.
Потому как все это не имело никакого смысла. Он бы просто не понял
причину моей истерики. С гениями, знаете ли, крайне сложно жить.
Они всегда в себе и не способны сразу перейти в реалии настоящего
мира. Поэтому вместо ответа я взялась за крышку фортепьяно, на
котором мой обожаемый муж наигрывал новую, пришедшую в голову
мелодию, и опустила крышку. Он едва успел одернуть пальцы и
обиженно посмотрел на меня:
– Катя, я не понял. Что
происходит?
– Островский, я же сказала, –
терпеливо произнесла я, мысленно круша все вокруг. – Я хочу
развода.
– Развод? – еще один непонимающий
взгляд человека, который не до конца вернулся в реальность. Еще бы!
Он последнее время работал как проклятый, не замечая ничего вокруг.
Я уважала его за эту способность всегда достигать цели,
отгораживаясь от всех несущественных факторов. И даже завидовала
немного. Пока не осознала в один прекрасный день, что сама стала
таким фактором. И если раньше я с пониманием относилась к подобным
закидонам самого дорогого для меня человека, то теперь просто не
выдержала.
– Какой развод, Катя? Ты про
дебильные розыгрыши, о которых снимают программы? Или что?
– Островский, ты когда последний раз
телевизор смотрел? – невольно заинтересовалась я. – Эта «гениальная
программа» уже лет десять не идет. Наверное, – с сомнением добавила
я, поскольку данный предмет у нас не включался практически с самой
свадьбы. Я вообще сомневаюсь, что он до сих пор работает. Проверить
как-нибудь, что ли? Ну так, ради разнообразия.
– Тогда о каком разводе ты говоришь?
– я поймала на себе цепкий взгляд. О, великий Роман Островский
наконец-то соизволил вернуться с небес на землю. Хорошо еще, что
узнает свою покорную слугу. То есть жену, которая всегда берегла
своего гения от реалий внешнего мира.
Все, это невозможно! Я терпеливый
человек, очень терпеливый, но… Пальцы сами потянулись к стоявшей на
пианино вазе с цветами. Одной рукой я вытащила букет, другой вылила
из сосуда воду на своего муженька, чтобы он вернулся из творческого
полета на грешную землю. А потом еще, чисто для самоудовлетворения,
долбанула с силой вазой об пол. Та разлетелась хрустальными
осколками, и мне как-то даже немного легче стало. Вот честное
слово!
И неважно, что муж ошарашено на меня
смотрит, судя по всему, прикидывая, где в наше время можно вызвать
экзорцистов, которые прогонят из меня беса и вернут назад его
безукоризненную женушку.
– Очень простом, Рома, – устало
произнесла я. – Я хочу с тобой развестись. Уйти от тебя. Убрать
штамп в паспорте. Какие еще синонимы мне нужно подобрать, чтобы ты
понял, о чем я сейчас говорю?
Ну вот что он за человек! От него
даже уйти по-человечески не получается. Приходится по пунктам,
вплоть до запятых, объяснять, что происходит. Не потому что он
глупый, нет. Просто Роман Островский – до боли творческий человек.
Талантливый композитор, способный из любой фигни создать конфетку.
Он не чурался светского общества и богемы, потому что чаще всего
именно там находил заказчиков. Я бы даже назвала его душой этого
самого общества. Вот только дома он был совсем другим – слегка
рассеянным, погруженным в работу. Гений, одним словом. Именно так я
и называла его в разговорах с подругами. «Мой любимый гений». Кто
бы знал, что в один прекрасный день у меня закончится терпение.
