Глава 1. Запах надежды и пыльные углы
Солнечный луч, нахальный и яркий, пробился сквозь щель между неплотно пригнанными шторами, щекоча ресницы. Виля поморщилась, зарываясь глубже под одеяло, которое пахло чужим домом – смесью пыли, старого дерева и едва уловимого аромата лавандового кондиционера, которым мама всегда пользовалась. Сердце привычно кольнуло. Мама.
Новый дом. Новая комната. Новая жизнь, которую она не просила.
Из-под одеяла мир казался приглушенным, но постепенно звуки первого этажа просочились и сюда, наверх. Скрипнула половица – это отец, Олег, наверняка уже на ногах. Потом послышался знакомый, успокаивающий стук ножа по разделочной доске и почти сразу – шипение масла на сковороде. В нос ударил дразнящий, теплый аромат жареного бекона, смешанный с запахом свежесваренного кофе и чем-то сладким, неуловимо напоминающим корицу. Яблочные оладьи? Или, может, гренки с сахаром?
Странно, но именно эти запахи, доносившиеся снизу, стали для Вили якорем в бушующем море последних месяцев. После смерти мамы отец не сломался, не озлобился, не потянулся к бутылке, как герои тех слезливых романов, которые она иногда находила на книжных полках в старой квартире. Нет. Олег словно собрал всю свою волю, всю свою любовь, всю свою растерянность и трансформировал их в… кулинарию. Каждое утро начиналось с этих запахов. Каждый вечер заканчивался совместным, пусть и часто молчаливым, ужином. Он взял на себя всю ответственность, до последнего винтика их развалившейся семейной конструкции, и теперь методично, день за днем, пытался собрать ее заново, прокладывая путь к ее сердцу через желудок. И Виля была ему за это бесконечно благодарна, хоть и редко говорила об этом вслух. Слова казались слишком мелкими, слишком неловкими для того огромного, молчаливого подвига, который он совершал.
Она медленно высунула нос из-под одеяла. Комната была небольшой, с покатым потолком под самой крышей. Стены, оклеенные выцветшими обоями в мелкий цветочек, которые они еще не успели сменить, казались чужими. В углу громоздились неразобранные коробки с ее книгами и вещами – немые свидетели поспешного бегства из прошлой жизни. Единственным родным пятном был старый плюшевый медведь, сидевший на подоконнике и безучастно смотревший на незнакомый пейзаж за окном.
Виля вздохнула, откидывая одеяло. Ноги коснулись прохладных, чуть скрипучих досок пола. Новый день начался. И как бы ей ни хотелось остаться в этом коконе из сна и воспоминаний, запах отцовского завтрака был слишком настойчив, слишком… живой. Он обещал нечто большее, чем просто еду. Он обещал заботу. Он обещал, что они справятся. Может быть.
Она подошла к окну, отодвигая тяжелую штору до конца. Вчерашний дождь, короткий и теплый, умыл мир, и теперь он сиял свежестью под утренним солнцем. Задний дворик их нового дома был небольшим, заросшим густой, но коротко стриженой травой, которая еще хранила на своих изумрудных лезвиях капли влаги, сверкающие, как россыпь крошечных бриллиантов. Старая яблоня, корявая и широко раскинувшая ветви, занимала почти весь центр двора. Ее листья, темно-зеленые и глянцевые, шелестели от легкого утреннего ветерка, создавая живую, дышащую тень. Под яблоней виднелись остатки фундамента какого-то строения – может, старого сарая или летней кухни, теперь поросшие мхом и дикими цветами.
Дальше, за невысоким, покосившимся штакетником, начиналось то, что приковывало взгляд Вили с самого первого дня их приезда. Ромашковое поле.
Оно расстилалось до самого горизонта, бескрайнее, волнующееся море белых лепестков с ярко-желтыми солнечными сердцевинками. Сейчас, в утреннем свете, поле казалось особенно живым. Легкий туман еще клубился в низинах, придавая дальним его участкам призрачный, акварельный оттенок. Ветер пробегал по нему волнами, и тысячи головок ромашек синхронно качались, кланялись, словно приветствуя новый день или невидимого дирижера. Это было зрелище почти гипнотическое, чистое и какое-то первозданное. Между белыми островами цветов проглядывала сочная зелень травы, а кое-где яркими мазками вспыхивали синие васильки и алые головки мака, добавляя картине живописности. Над полем уже кружили первые бабочки – лимонницы и пестрые павлиньи глазки, их хрупкие крылья трепетали в теплом воздухе.
