Практика с первокурсниками — это всегда помесь дурдома с детским
садом и цирком. В аудитории я эту братию уже приучила строем ходить
и сдавать работы вовремя, не бузить и слушать. А тут природа,
запахи, деревья, веяние свободы. И мозги в перепляс. Каждый раз
приходится всю группу укрощать, как диких мустангов.
И это несмотря на то, что не младенцы вроде, о том, что горы
детям не игрушка, — знают. В теории. Ох, грехи наши тяжкие… В том,
что детей бить нельзя, я убеждена твердо. Дети, они нормальные
люди, понимают слова. А вот некоторым совершеннолетним, но
контуженным гормонами жеребцам и кобылам хорошая розга по заднице
ой как не помешала бы!
Ладно, дело привычное. Главное, умотать их за день так, чтобы
сил на глупости не осталось. Студенты-практиканты, когда спят
зубами к стенке палатки, — они такие лапочки, сердце радуется.
— Саранский, стоять! — гаркнула я, заметив, как Витька, главный
заводила группы, живчик, беспрестанно фонтанирующий энергией и
неспособный молча высидеть лекцию, опять поскакал вбок от тропы. По
осыпи, засранец! А ведь предупреждала! Только переломов нам не
хватало тут. Решил, что раз я ушла вперед и инструктирую дежурных,
то его маневра не замечу.
— Фаина Аркадьевна, я по делу! — жизнерадостно-возмущенно
вскинулся негодник, косясь на раскидистую ель в распадке.
— По делу ты отбегал пятнадцать минут назад. Тебе нездоровится,
Витя? — участливым тоном садистки-санитарки с пятилитровой клизмой
наперевес поинтересовалась я. — У тебя что-то не в порядке с
пищеварением? Опять ягоды «только попробовал»? Лазовая, у тебя
аптечка? Дай Саранскому активированного угля и два пакета смекты,
будем принимать меры. И вечером ничего, кроме бульона. С ржаными
сухариками.
Я, кстати, не шутила. Городские ребята, вполне разумные в
условиях столицы Урала, оказавшись в дикой природе, поначалу
реально шалели. И, как младенцы, тащили в рот все, что хоть
отдаленно было похоже на съедобное. Пару лет назад я уже промывала
желудок умнице, налопавшейся недозрелых дичков с дерева, и дежурила
возле нее ночь, пока к нам МЧС добиралось. Пистон вставили всем и в
первую очередь мне — я за студентов отвечаю.
— Фаина Аркадьевна! — белугой взвыл Саранский, оценив
перспективу лечебной голодовки. — А че сразу пищеварение! Нормально
у меня все с пищеварением, я просто это... отлить!
— То есть мочевой застудил? — я прищурилась, уже четко уяснив,
что Витька придуривается и за елку ему надо было исключительно ради
любопытства и молодецкой лихости. — Ну, не переживай, антибиотики у
нас с собой, вечером на ведре с горячими камнями посидишь, и как
рукой снимет. Или все серьезно? При мочеиспускании резь? Струя
прерывистая? Или, не дай бог, с кровью? Тогда прерываем практику и
срочно возвращаемся.
— Ничего я не застудил, — красный как рак и страшно недовольный
Витька вернулся на тропу. — Мнительная вы, Фаина Аркадьевна,
жуть.
— Я не мнительная, я предусмотрительная и проницательная. На
лету могу тебе диагноз поставить. Конкретно сейчас я точно знаю,
что в твоем организме образовался избыток энергии, который
кристаллизовался в мягком месте в виде острого металлического
предмета повышенной температуры и с поступательным вращением.
Попросту говоря, шило в заднице у тебя, Виктор. Но это лечится.
Возьми у Лазовой рюкзак, понеси немного, двойная польза будет. И
шило остынет, и джентльменом побудешь.
Следующие четыре часа группа из десяти студентов и одного
преподавателя без происшествий топала по сто раз хоженой тропе к
намеченной стоянке у Каргалинской пещеры. Поход всего
четырехдневный, и половина пути уже пройдена. Даже первый натиск
природы на неокрепшие городские мозги почти миновал.
