Это полное и безоговорочное фиаско, если в моём случае будет
дозволено использовать это новомодное заграничное слово. Имелось
другое слово, которое было уместней для описания сегодняшней
ситуации. Но приличная девушка не только не должна это слово
употреблять, но даже знать о его существовании. И место
соответствующее называть не иначе как «это», а лучше вообще не
называть и делать вид, что у неё его нет.
Какой конфуз! Какой грандиозный скандал намечается в нашем
семействе, спасибо моей дорогой покойной матушке! Уж удружила так
удружила!
Я металась из угла в угол, судорожно сжимая в руках батистовый
платок с подпаленным углом. Пыталась найти выход – любой, какой
угодно, лишь бы не оказаться за порогом отцовского дома с волчьим
билетом. Но в голову лезли только картины безотрадного будущего,
одна мрачней другой.
От размышлений меня отвлёк стук в дверь.
– Эмили, открой! – раздался голос отца.
Тон не предвещал ничего хорошего, хотя он не мог знать. Никто не
мог знать. И даже догадываться.
Надеюсь.
Я поспешила к двери, и лишь откинув крючок, сообразила, что не
спрятала платок. Смяв его, я сжала его в кулаке.
Отец вошёл. Волосы торчали во все стороны, как всегда, когда он
не мог на что-то решиться. В таких случаях папА водил пятернёй по
затылку, и реденькие подкрашенные волосики поднимались нестройными
рядами. На носу криво сидело пенсне, а клетчатый жилет был
расстёгнут. Всё это выдавало крайние душевные муки, и если отец не
прознал про моё «фиаско», то даже не представляю, чем было вызвано
его состояние.
– Эмилия, нам нужно серьёзно поговорить, – начал он, грузно
плюхнувшись на банкетку возле туалетного столика.
Последние годы он быстро набирал вес, и рубашка расходилась
между пуговиц. В прорехах виднелась бледная кожа с толстыми
волосками. Я люблю папА, но такой вот натурализм – не особо.
– Дочка, тебе пора замуж, – безапелляционно заявил отец.
– Да, папА. Ной Оливер наконец разродился предложением? – Этот
молодой человек целый год ухаживал за мной с согласия батюшки. Я
так устала, что была готова даже согласиться на свадьбу, лишь бы
это прекратилось.
– Да при чём тут Олли? – отец в сердцах махнул рукой, глядя
куда-то под ножку банкетки.
Я на всякий случай пошевелила пальцами, проверяя, что платок на
месте, и заложила руки за спину, заодно выравнивая осанку.
– Ты для него слишком взрослая и разумная, – сделал отец
неожиданный вывод. – Тебе нужен кто-то другой.
– Кто-то другой? – переспросила я. Чует моё сердце, это совсем
не какой-то неопределённый «кто-то», а «кто-то» вполне
конкретный.
– Да, доченька! – Папа наконец поправил песне. – Я считаю, что
ты заслуживаешь лучшего!
Я кивнула:
– Лучше Оливера найти не так сложно.
– Нет, дорогая моя, я считаю, что ты заслуживаешь самого
лучшего!
Сердце ёкнуло в плохом предчувствии.
Папа набрал в лёгкие воздуха и быстро, видимо, пока не
передумал, выпалил:
– Ты заслуживаешь стать женой нэрр-герцога Рауля Эльдберга!
Тут и я почувствовала необходимость присесть.
Держась за стеночку, я доковыляла до софы у книжной этажерки и
сразу прилегла на подушки. Вдруг он всерьёз?
– Папа, он уже двенадцать раз сочетался браком, – напомнила
я.
– Но так и не обзавёлся наследником!
– Вряд ли это говорит в его пользу, – возразила я отцовскому
оптимизму. – Папа, три его жены скончались при невыясненных
обстоятельствах.
– Зато девять получили развод с отступными!
– Папа, у нас всё плохо с деньгами? – дошло до меня, и я
села.
Отец повинно кивнул головой.
– Ты совсем не можешь отказать нэйре Оде? – безысходно спросила
я, заранее зная ответ.
После смерти матери папа женился второй раз. Ничего плохого не
хочу сказать про мачеху, к счастью, меня она старалась избегать, за
что я была ей благодарна. Но в отношении денег меры она не ведала.
Ни она, ни моя сводная младшая сестрица Хильда.
