Яге уже доводилось умирать.
При Темнейшем смерть была делом привычным -умереть было проще, чем замахнуть кружку эля. Жизнь стоила дешевле, чем горсть щебня в Ротаргардских горах. Бессмертные уходили с той же легкостью, как задувают свечу.
Но ведьма всегда возвращалась.
Сердце феникса – вот что возрождало ее из небытия. При Темнейшем этих фениксов было – пруд пруди, не то, что сейчас.
Последний раз она умирала… давно. Очень давно. Настолько, что время изгладило это воспоминание. Пять тысяч лет назад? Десять? Больше?
Тело с прошлого перерождения давно состарилось, износилось. Что-то пришлось заменить – зубы, глаза. Кажется – руки… Колдунья уже и сама не помнила, какие части были родными, а какие – позаимствованы у других. И уж тем более не помнила, как выглядела на самом деле.
Яга без сожаления отнимала испорченные органы, заменяя новыми, точно как избалованная дворянская дочь выбрасывает порванное платье, требуя пошить обнову. И давно потеряла счет тем платьям…
Теперь, возродившись после смерти, причиненной этой проклятой волчицей, чародейка стояла на берегу озера и вглядывалась в свое отражение. Ярко-синие глаза – как небо перед грозой. Длинные волосы, чернее крыла ворона. Гладкая кожа, будто отлитая из фарфора, пухлые губы, из-под которых выглядывали два милых острых клыка. Ушки – заостренные, какие любил давать Темнейший своим первым созданиям. Полные, стоящие торчком груди, талия – тонкая, как молодой месяц, и широкие бедра.
Ведьма шлепнула ладонью по воде, разбивая образ, но когда рябь улеглась из отражения, смотрела все та же смазливая мордашка.
Яга медленно поднялась с колен, старушечьим жестом заложив руку за спину, как делала это последние века. И рассмеялась. Громко, звонко, будто сорока, нашедшая блестяшку.
Кости не хрустят! Спина не ноет! Как же это… восхитительно. Молодость – великий дар. Даже если цена за него – смерть. Даже если пришлось отдать за него сердце феникса. Если бы не оно, полученное от родни Друмкадаристеркина в уплату за целебный эликсир, ее старое тело сейчас лежало бы не горсткой пепла, а гниющим месивом.
Но вот эта… мерзкая, пакостная волчица! Чародейка стиснула зубы. Как она посмела? Цеплялась за свою жалкую жизнь, будто в ней был хоть какой-то смысл! Сколько ей осталось? Двадцать лет? Тридцать? Пусть даже сто – хотя столько не живут даже оборотни. Песчинка в пустыне Каротостана. Капля в Таррататском море. Это гораздо меньше, чем прожила ведьма и меньше, чем собиралась прожить еще. А потом? Все одно – смерть.
В Кагдархейме ее ждали два сердца.
Два алых, трепещущих комка плоти, запечатанных в ларцы из черного камня. Обещанная плата за спасение Друма. Два лишних дыхания. Две запасных жизни.
Но пока – недосягаемые. Гномы – народ упрямый. Нет противоядия, которое колдунья обещала приготовить – нет и сердец. А нет сердец – нет жизни.
Хотя… ведьма оскалилась, обнажив острые клыки. Кто, собственно, помешает забрать их силой? Ворожить она не разучилась! Яга бросила последний взгляд на озеро, где ее отражение – синеглазая, черноволосая девка с упрямой ямочкой на подбородке – все еще скалилось в счастливой усмешке.
Затем наклонилась, подобрала валявшееся на земле засаленное платье. Фу, какая мерзость! Ведьма скривилась, разглядывая жалкие лоскуты, сшитые пауками из обрывков килтов. Платье пахло дымом, потом и старыми страхами.
На мгновение она прижала тряпье к груди – затем, с внезапным остервенением, швырнула его в кусты.
Лучше голая! И правда – зачем прятать такое тело? Молодое, стройное, с безупречной кожей. Пусть видит весь мир, какая красота вернулась из пепла. Одежду добудет позже.
Сверившись с солнцем, Яга зашагала к Громовой горе.
