Небеса предвещают трагедию.
Они бледнейшего из серых тонов, но на восточном горизонте уже алеет пятно – знак восходящего солнца. Ширится, пропитывая облака, стекает дальше на запад, собирается в темные мазки среди ночных красок, что никак не растают. Съежившись в гуще заснеженных деревьев, я наблюдаю, как просыпается день, и страх прорезает в моем сердце трещины. Небо багровое, как пролитая кровь.
Как месть.
Я ожидала этого зрелища уже несколько дней. Все так, как гласят истории. Сперва распускаются кожистые шишки старого кипариса, растущего на городской площади. Три десятка лет дерево спало, и появление цветков вызвало среди людей переполох. Женщины бились в истерике, мужчины же с мрачными лицами стойко ждали неизбежного. Бутоны, затем истекающий кровью рассвет. Пока я мало что могу сделать. Ведь если верить небесам, в Эджвуд прибудет гость – и скоро.
Резкий ветер шелестит голыми, похожими на узловатые костяшки пальцев, ветвями. Плотнее кутаюсь в сшитый из лоскутов плащ, и все же вездесущий холод умудряется проскользнуть в прорехи.
Окутанная белым полотном, земля лежит в безмолвии, снег мягок и свеж, принесенный бурями, что дуют так часто, как сменяются лунные циклы. Пока я не стану думать о том, что грядет. Я сосредоточена на здесь и сейчас, на необитаемом клочке леса, где вокруг черные деревья с прогнившим нутром, и моя онемевшая от холода, затянутая в перчатку рука сжимает лук.
Выглядывая из-за ствола, с которого давным-давно содрали кору, я осматриваю окрестности. Две недели охоты – и я почти потеряла всякую надежду. Три дня назад, однако, я наткнулась на след дичи, еще свежий. Он привел меня сюда, за двадцать пять километров к северо-западу от дома, но самого лося я пока еще не увидела.
– Где же ты? – шепчу.
В ответ лишь воет ветер. Лес, лабиринт инея и снега, будто содрогается. Подогретое голодом отчаяние загнало меня глубже в его сердце, за пределы маленького очага цивилизации – никто не осмеливается жить на севере, где поблескивает река Лез. Меня ни на мгновение не отпускает страх, но будь я проклята, если себя выдам.
Глаз цепляется за движение. Появляется животное, одинокое, разлученное со стадом. Таков путь Серости. Походка зверя медленна, натужна, он явно волочет копыта, его передняя левая нога изогнута под неестественным углом. От зрелища к горлу подкатывает тошнота. Бедняга не виноват в своих страданиях. Вина за то лежит на темном боге, что обитает за Темью.
Едва осмеливаясь дышать, вытаскиваю стрелу из колчана, кладу пальцы на тетиву. Натягиваю, плавно и до конца, легонько задевая рукой челюсть, а тетивой – кончик носа. Лось роет снег копытом в поисках зелени, какой-то надежды, но никогда ее не найдет. Ему не придется долго страдать. Я убиваю чисто и мгновенно.
Но я не одна.
Я чувствую то, чему здесь не место. Глубокий вдох – и в легкие врываются запахи леса. Древесина. Лед.
Огонь…
Гарь. Полный пепла горн, раздутый от жара, едкого и нечистого. С каждым вдохом он обволакивает заднюю стенку горла, забивается в нос. Это предупреждение, и оно приходит с севера.
Внутри все застывает. Я обращаюсь в слух, стараясь уловить малейший необычный звук. Мышцы, готовые к бегу, сводит напряжением, и все же я заставляю разум успокоиться, обратиться к тому, что я знаю, а знаю я следующее: запах слаб. Я достаточно далеко от темного ходока, и у меня есть время, но действовать придется быстро.