Санкт-Петербургъ, 1890-й
годъ
Сразу после венчания состоялся бал,
устроенный стараниями многочисленной родни Якова Платоновича и его
петербургских друзей и знакомцев. Елизавета Платоновна, то и дело
утирающая слёзы умиления при взгляде на сияющего от счастия брата
Якова, хищно поблёскивала глазами в сторону оставшегося неженатым
брата Платона. Платон Платонович от сих взоров нервно сглатывал и
старался от сестрицы не в меру предприимчивой держаться в стороне.
Как говорится, от греха подальше. Сковывать себя цепями Гименея
Платон не спешил, хоть и искренне радовался за очередного
обжененного брата.
После танцев и ужина гости, как чаще
всего и бывает, разбились по группкам, с интересом обсуждая кто
внешнюю политику, кто судебные тонкости, паче того новые методы
дознания и изобличения преступников, кто последнюю французскую моду
и ожидаемые в этом сезоне балы.
- Мария Тимофеевна, Вам
всенепременно стоит съездить к Ольге Карловне Кукушкиной, она
признанная мастерица-шляпница у нас в городе, - Юленька, согласно
ранее утверждённому, как смеялся Яков, стратегическому плану,
развлекала беседой матушку невесты, дабы дама не чувствовала себя
неуютно и не так трепетно следила за Анной Викторовной. Право
слово, некоторые правила приличия уже давным-давно изжили себя, ну
что, спрашивается, за грех, коли молодой муж чуть крепче в танце
приобнимет супругу?!
Конечно, ухаживания за чужой женой
поощрять нельзя, это даже обсуждать смешно, но со своей-то
собственной, богоданной и венчанной, статуем каменным держаться не
стоит. А Мария Тимофеевна настаивала на том, чтобы этикет
соблюдался неукоснительно, а это, право слово, скука, господа и
дамы, смертная. Вот Лизхен и придумала, как так всё устроить, чтобы
и тёща довольна была, и молодые могли себе позволить быть не только
сахарными фигурками на торжестве. Юленька взяла на себя миссию по
развлечению матушки Анны Викторовны, благо успела побывать в
Затонске и свести с Марией Тимофеевной знакомство. Не очень долгое,
правда, но это дело поправимое.
- Вот как? – Мария Тимофеевна, как и
многие женщины, трепетно любящая наряды, заинтересованно приподняла
брови.
Юленька взмахнула ручками:
- Именно. Вот, взгляните, какую
прелесть Ольга Карловна для Аннушки смастерила!
Мария Тимофеевна с нескрываемой
гордостью посмотрела на дочь, в белоснежном, расшитом мелким речным
жемчугом и украшенном кружевами платье выглядевшую настоящей
снежной принцессой. Голову Анны венчала изумительной красоты
шляпка, более похожая на венок, с коего вниз спускалась тонкая
полупрозрачная фата. Мария Тимофеевна вздохнула, вспомнив, как дочь
неохотно согласилась на фамильную, прослужившую нескольким
поколениям невест, фату, предлагая заменить её более короткой и
практичной вуалеткой.
- Об этом не может быть и речи,
дорогая моя, - Мария Тимофеевна непреклонно покачала головой, -
фата – символ невинности невесты, её чистоты и непорочности.
Аннушка как-то странно вспыхнула, а
её подруги обменялись быстрыми, полными лукавства взглядами. И
опять, в который уже раз после того памятного до малейших деталей
возвращения Анны из гостиницы обратно домой, Мария Тимофеевна
прикусила губу, удерживаясь от расспросов. До возвращения Якова
Платоновича женщина не хотела бередить раны в душе дочери, а потом
всё завертелось в предсвадебной лихорадке и потеряло значение.
«Близка она с ним была, - подумала
Мария Тимофеевна, наблюдая, как Аннушка, сама того не осознавая,
льнёт к своему мужу, какие взгляды бросает на него и ловит в ответ,
- я-то на Витюшу после венчания даже посмотреть не смела, так всё
торжество и провела, кончики туфель разглядывая. Слава богу, что
Яков Платонович не бонвиваном каким оказался, не бросил Аннушку,
вскружив ей голову, воспользовавшись её наивностью и разбив
сердце».
