Марко берёт меня за локоть, с силой поворачивает к себе и
протягивает бокал:
— Пей.
Мы любуемся Москвой с крыши отеля «Ритц Карлтон». Стоит тёплая
июньская ночь, мерцают бледные далёкие звёзды, скользят редкие
призрачные тени посетителей. Ленивые звуки города, доносящиеся
снизу, вязнут в медленной, стонущей и соблазняющей музыке. И я уже
не понимаю, где она звучит — здесь, на террасе или только в моей
голове. Свет притушен, и мы растворяемся в полутьме.
От сладкого смятения и тревоги кружится голова, а в воздухе ещё
витают запахи недавней весны. Манежная площадь и пряничные
кремлёвские башни лежат у наших ног, ночные огни и магические
энергии делают реальность неузнаваемой и прекрасной. Картинка
немного плывёт.
— Пей, — повторяет Марко.
Он говорит это тихо, но голос звучит как приказ, как откровение,
как указание свыше.
«Да с какой это стати?» — внутренне пытаюсь слабо перечить я, но
попытка совершенно бесперспективна. Моя воля сломлена и
сопротивление подавлено прямым взглядом его тёмных глаз, животными
токами, исходящей от него силой и шампанским. Мы пьём уже вторую
бутылку «Дом Периньон».
Я начинаю размышлять о шампанском, в который раз стараюсь
анализировать его цвет, аромат, но сама себя останавливаю. Обмануть
разум невозможно, и я знаю, что всё это значит. Это сознание
пытается подавить рвущегося из недр моего первобытного, алчного,
изголодавшегося злодея. Тьфу. Что я несу, зачем я так опьянела?
Понятно зачем. Ответ мне известен — чтобы не было так страшно...
У меня психологическое расстройство, боязнь секса, страх перед
близостью. Вот же я дура, размечталась. Какого секса? Ничего ведь
не будет.
Губы растягиваются в глупой улыбке. Я делаю большой глоток,
Марко удовлетворённо кивает и отворачивается к сказочным огням
Кремля. Мне кажется, он делает это слишком картинно, по-киношному,
и я фыркаю.
— Когда мне было пятнадцать я потерял родителей, — говорит он. —
Думаю, ты можешь понять, что это значит.
Могу... Я сама потеряла маму, когда мне было семнадцать. У нас
есть кое-что общее, помимо профессиональных интересов. Теперь я
смотрю на него даже с теплом и нежностью. Но он этого не замечает,
он любуется Кремлем.
— После похорон близкий друг моего отца привёз меня в Рим. До
этого я ни разу не покидал Сицилию. Была такая же ночь, мы ездили
на машине по самому центру, по пустому городу — Колизей, площадь
Венеции, фонтан Треви, Ватикан. Огромный величественный Рим,
погруженный во мрак и яркие огни, освещающие вечность. Меня это
потрясло. Скажи, тебя потрясла первая встреча с Москвой?
Я мотаю головой.
— А с Римом?
Да нет, же нет, разве ты не видишь, что меня потрясла встреча с
тобой? Неужели тебе всё равно? Конечно. Разве может быть
по-другому… Кто ты и кто я… Плевать... Зато не будет страха… и
боли. Ещё глоток. И ещё один. Никакого страха.
Я ставлю бокал на столик:
— Мне уже пора. Надо ехать...
Сейчас, когда тормоза изрядно отпущены, я могу признаться себе,
что второй день неотрывно думаю об этом мужчине. Меня влечёт к
нему, и даже одна мысль о нем вызывает сердцебиение... и ужас,
конечно, тоже. Его ироничный взгляд, хриплый голос, сильные руки —
всё приводит к волнению и вызывает жуткую панику. Моя
паника – это совсем не шутка и когда-то она уже срывала далеко
идущие планы, так что… Но сегодня, кажется, причин паниковать уже
не предвидится. Ну и ладно, ну и хорошо…
Я отхожу от края террасы вглубь, беру свою сумочку, достаю
телефон, вызываю такси. Какое-то время Марко стоит, будто не слышит
или не решается оторваться от видения ночной Москвы, потом
сбрасывает заклятье и медленно подходит ко мне, смотрит в глаза.
Ничего, я выдерживаю, не отвожу взгляд.
— Хорошо, идём.
