Ирина Синицына
Даже не знаю, с чего вдруг обратила
на него внимание. Типичный такой, знаете ли, ботан средней полосы.
По шкале дендрария ему можно было дать десять из десяти баллов.
«Дуб столетний занудистый» – значилось бы на его табличке, если бы
людей можно было группировать и маркировать.
Большие коричневые очки, брекеты на
всю челюсть, рубашка с выглаженным воротничком, пиджак застёгнут на
все пуговицы.
Ухоженный, лоснящийся от идеальности
парнишка. Сразу видно: заучка.
Ёжики-уёжики, да я ещё со школы
помню, что парни, у которых отглажена рубашка, настоящие Зануды,
именно с большой буквы. Им мамки стирают носки и проверяют домашку,
собирают обеды и выдают карманные деньги. А по вечерам укладывают
спать и подтыкивают одеялко.
Я же предпочитаю дерзких плохих
парней, самостоятельных чуть ли не с горшка и по безбашенности
опережающих меня на два квартала. А Давид Хворь был явно не из
таких.
Так почему же я на него посмотрела?
Да так и не вспомнить…
А, точно, он со стеной
разговаривал!
Я просто шла мимо и совсем не
подслушивала. Первое сентября же, первый учебный год в институте,
не до того совсем, тут бы разобраться с документами и
зачислением.
Давид стоял рядом со зданием
института внешнеэкономических связей, отношений и права и
старательно надиктовывал кирпичной кладке, что его не сто́ит
отвлекать, у него нет времени и вообще, «вали
непонятный-мат отсюда!»
И парень, в общем-то, ни о чём.
Волосы ни светлые, ни тёмные, что-то среднее, больше серое, брови
вроде на месте, а, может, выщипали, настолько невидимые, худощавый,
странный, неведомое убожество, одним словом. Даже костюм у него был
серый как питерское небо, будто он пытался раствориться в хмурых
облаках, никогда не пропускающих солнца.
Но вот отнекивался он интересно, с
огоньком. Так кирпич на моём веку ещё никто не посылал.
Тогда я подумала, что он по
гарнитуре разговаривает. И несмотря на попытку спрятаться в
серости, прекрасно бы подошёл для объектива. Этот его пиджак да в
противостоянии с осенью! Даже раскадровка сложилась: Летний сад,
жара опадающих листьев и этот серый парень с увесистой книгой в
руках.
Кто ж знал, что мне придётся его
тушку из говна вытаскивать, а свою под удар подставлять?!
А когда оказалось, что Давид Хворь
зачислен со мной в одну группу, да ещё и старостой его выбрали,
как-то даже обрадовалась. Но ненадолго.
Пока не заметила, что у него айфон
последней модели. Рубашка с запонками вместо пуговиц и губы
кривятся при каждой попытке с ним заговорить.
– Очки из осенней коллекции Ху…пня,
– последнее слово я не разобрала, но оно больше походило на
ругательство. – Я в инсте видела, – шепнула мне заговорщицки
фигуристая блондинка в короткой юбчонке. Мы знакомились
потихонечку, и, кажется, она претендовала на место моей первой
подруги в институте. – И подбородок у него широкий, мужественный. А
какие скулы! А руки? Заметила маникюр?
Ну, айфон всех делает мужественнее,
тут сложно не согласиться. Ну и маникюр, – мамка постаралась?
И я посмотрела на новоиспечённого
старосту другими глазами.
Не типичный ботан, а очень
ухоженный, зализанный до зеркального блеска.
Хворь сидел за партой прямо, будто
ему спину дверью от сарая ровняли. Весь такой умненький,
богатенький. ПРАВИЛЬНЫЙ.
Определённо хорошая черта, но
какая-то раздражающая.
А как он этими ручками
наманикюренными у себя на столе тетрадочки ровнял да карандаши
раскладывал! Серьёзно?! Мужественный?! Да это же заучка в очках с
папочкиным телефоном!
А уж как завернул про успеваемость.
Уши мои бедные подзавяли! Мол, учиться мы будем дружно, на отлично,
с утра и до ночи, без выходных и завтраков, и ждёт нас безбедная
старость или бедная, но с красным дипломом. Причём всех. И не
понятно, угрожал или провоцировал. Да этого ботана, да на
электростанцию – ток выпендрёжем вырабатывать. Спесь и пафос на
ионы обменивать.
