Когда Русская Душа проснулась, она нашла себя раскинутой широко по безбрежному лесному морю, которое пронизали зеркальные артерии обильных рек. В её памяти хранились смутные воспоминания о странствиях по далеким степям, где вместе с другими Сёстрами она восхищалась ныне забытыми словами этому удивительному миру, который тогда казался странно холодным и чужим. И тогда она решила найти себе дом и проснуться в нем.
Не лязгом железных легионов; не топотом закутанной в черные одеяла кавалерии; не маршем войск фараона, смотрящего вдаль неподвижным и недобрым взглядом павиана, не многолюдным шумом ирригационных работ около глиняных храмов, – тихим шепотом и прохладным ветерком было её рождение. Не под горними цепями, не среди берегов изломанных, не в пустыне, полной духов, – у потаенных озёр в срединной земле было её рождение. Не великими пирамидами, не разрушением городов, не расступившимся морем, – а неслышным смехом и разговорами с древними лесниками запомнилось её рождение.
Тогда мало кто её заметил, а заметил – не смог бы найти, и чудилось, что вовсе её и нет.
На Земле тогда стало очень тепло. Зябкая дальняя Северная Сестра под лучами ласкового солнца стала воинственной и зачем-то решила рассказать о себе другим народам, ближним и дальним. Русская душа тогда, да и потом не понимала, зачем это – нестись на деревянных кораблях в южные страны и мрачно исповедовать свою правду. Наверное, потому что правда у Души была другой – она давала дорогу разошедшимся по дальним углам великого континента Сёстрам, чтобы они встретились и обменялись своими дарами. Водные артерии дома Души пестрели парусами ладных кораблей, которые несли потребное друг другу. Звезды были не столь яркими и близкими, поэтому, в отличие от южных Сестёр, Душа не так часто на них смотрела. Иногда только смеялась от вида созвездия, появлявшегося летними вечерами и похожего на крадущегося трехногого хищника.
Русская душа тогда была молчаливой. Она любила больше слушать других, вникать в чужую речь и учиться, всегда учиться. В отличие от спесивой и старой, много повидавшей и потертой жизнью дальней Южной Сестры она никогда не презирала своих соседей и не считала, что их речь – это детское бормотание «бар-бар-бар». Наоборот, в каждом народе она считала самым ценным его речь, поэтому и называла разные народы «языцами».
Оглядывала Душа свои границы, и не могла найти их. Туманы лохматой глухомани размывали фигуру Души и скрывали её будущее в неопределенности и свободе. «Не быть мне сверкающим самоцветом, раз нет у меня границ», – говорила Душа стародавним лесникам, из тех, что норовят промелькнуть где-то сбоку случайному путнику в глухой чаще. «Не быть, не быть», – переживали существа, помнившее незапамятное, наблюдая за юной Душой, которая собирала пыльцу только что расцветших, но уже увядающих божеств, – «Не быть тебе самоцветом, не быть тебе облаком на вершине горы, а быть тебе Душою великой и славной. Учиться тебе надо. Горы острыми гранями, а знания острым взглядом раздвигают туман, чтобы не потерять свою дорогу и не пойти по чужой. Никто тебя не знает, и пропадешь с народом своим, неизвестная, если так и будешь плясать и ни о чем не думать.». «Я знаю, я знаю» – нетерпеливо перебивала лесников молодая Душа, – «я видела по соседству народ, который стал поклоняться чужим потерянным небесам и просроченным историям. Докучал он моим людям, и теперь этого народа нет». Засмеялась душа, закружилась-завихрилась вокруг себя, рассыпая собранное, и пошли ладные корабли по южным морям и северным рекам к дальним странам, поплыли русские сваты ко дворам дальних королевств, спрятались отшельники в дальних пещерах с ангелами общаться. Летят птицы перелетные по небу ясному, скользят ладьи стройные и быстрые по морю бурному, струится жизнь из каждой вещи, наполняет светлый кубок, пенится обильно в сильных руках.
