Он любил, когда звезды и ночь.
Поселок спит, на улицах и во дворах тишина. Даже собаки не лают. Привыкли за много лет, что каждый четверг он проходит мимо. И знают: если выигрывает, всегда мурлычет себе под нос.
За преферанс компания садилась в десять вечера, пульку расписывали длинную, поэтому редко получалось возвращаться раньше двух. Воздух в это время особенно свеж и луна сияет ярче, чем тусклое уличное освещение. Идешь один, видят тебя лишь небесные светила, а в голове веселый бардак из непойманного мизера и восьми взяток на тройных распасах.
Конечно, он не обратил внимания, что за ним наблюдают. Не увидел настороженных глаз в щели забора. А когда зашипела рация, был метрах в десяти и тоже ничего не услышал.
– Прошел, – коротко сказал наблюдатель.
– Принял, – ответил его собеседник.
Ни единой машины, ни одного прохожего. В поселке принято вставать рано, да и ночных развлечений не имелось.
Он приблизился к федеральной трассе. Пешеходный светофор на ночь отключали, и, хотя фары светили совсем в отдалении, надеяться на сознательность водителя не стал. Лучше пропустить. Мотор ревет надсадно – именно такие потом на суде оправдываются, что «не заметили человека на переходе».
Сделал шаг назад – судя по скорости, лихач и с управлением может не справиться.
Сразу вспомнилась дочка. В груди защемило.
А дальше – всплеск фар прямо в лицо. Звезды с неба посыпались, луна грохнулась, ослепила, боль совсем мимолетная – и вот он парит, парит в теплой тьме. Успел почувствовать, как сладко пахнет сиренью. А дальше все потухло.
Машина, «уазик» без номеров, резко сдала назад и продолжила сумасшедшую гонку. В домах поблизости зажигались огни, хлопали двери. Люди наконец проснулись, бежали к нему. Но он их уже не видел.
* * *
Местные в сувенирный магазинчик не заглядывали, а туристы сползались после полудня, поэтому продавщица весьма удивилась, когда в девять, едва открылись, вошла девчонка. Лет десяти, бледненькая, по виду своя, мурманчанка. Выглядит прилично, но когда товары в открытом доступе, глаз спускать нельзя.
Продавщица неохотно отодвинула кофе, встала навстречу:
– Что тебя интересует?
– Где у вас шоколадки?
Разных сладостей, с ледоколом «Ленин» или видами Териберки, у них целый стеллаж. Но цены, понятное дело, на приезжих рассчитаны. А девчуле местной зачем сувенирная продукция? Если сладкого захотелось, так в супермаркете через дорогу можно втрое дешевле купить.
Хотя с продаж процент, продавщица честно предупредила:
– У нас недешево. Может, тебе в «Пятерочку»?
– Я сама знаю, куда мне лучше, – ответила грубо.
И хватает две самые большие, по тысяче.
– Эти горькие.
– А, тогда не подходит. Мне сладкие нужно.
– Тогда вот. – Показала на молочный.
– Он точно самый сладкий?
– Конечно! Видишь, всего тридцать процентов какао.
– Беру.
Сначала схватила две плитки, секунду подумала, добавила третью.
Достала было «детскую» карточку, но потом передумала.
– Обычными деньгами заплачу.
– Тысяча двести.
Вынула пачечку аккуратно расправленных сотен и полтинников. Копилку, что ли, разбила? Впрочем, в кассе мелкие купюры всегда нужны, поэтому ворчать, что долго пересчитывать, продавщица не стала.
Девчонка бережно, будто драгоценность, положила шоколадки в портфель.
– Школьную жизнь подсластить? – улыбнулась продавщица.
– Чего?
– Ну ты ведь в школу сейчас?
– А, да.
Не попрощалась, вышла молча.
«Странная», – подумала сотрудница.
И еще больше удивилась бы, увидев, куда отправилась покупательница дальше. Пошла она не в школу, а в сквер с памятником треске. Народу там – только редкие собачники, на дворе ноябрь, короткая золотая осень давно сменилась стойким минусом, ветром и колючим снегом. Девчонка долго брела, пока не отыскала самую уединенную лавочку. Села – прямо на мокрое. Достала шоколадку. Развернула. Понюхала. Долго смотрела – будто сомневалась, есть или нет. Но потом начала глотать – огромными кусками. Почти не разжевывала, давилась, едва закончила с одной плиткой, принялась за вторую. Но совсем при этом не выглядела счастливой девчонкой, дорвавшейся до вкусняшек. Глаза испуганные, дыхание прерывистое. А едва начала третью шоколадку, смертельно побледнела. Губы шевелились – кажется, пыталась звать маму.
