Стас.
— Поздравляю Станислав Фёдорович, теперь вы официально свободный
человек.
Альберт Николаев — самый лучший в стране адвокат по
бракоразводным процессам понимающе улыбнулся и протянул Стасу
узкую, покрытую редкими рыжими волосками, руку. Неожиданно крепкое
рукопожатие для такого тщедушного мужичка не удивило — иное глупо
было ожидать от акулы юридического океана, способного раздеть до
трусов любого. Глупо и наивно.
Стас потому и выбрал этого неприметного плешивого коротышку с
хищным взглядом, спрятанным за тяжёлыми веками. Отлично знал, что с
ним процесс развода пройдёт с наименьшими потерями для психики и
кошелька. Так, в сущности, и получилось.
Вскинув русую бровь, Стас забрал со стола папку с документами.
Неужели и правда, свободен? От блудливой жены и прогнившей насквозь
семейной жизни, в которую его однажды засосало, как в болотную
трясину. Почти на дно утянуло, едва не задохнулся и только чудом с
себя эту вонь смыл.
Стас хмыкнул, буркнул под нос что-то очень похожее на проклятие
и перевёл взгляд на окно, за которым бушевала яркими красками
золотая осень. Резные листья клёна багрянцем разбавляли невыносимую
синь неба, а пышный фикус, украшавший мраморный подоконник, тянулся
к последним солнечным лучам. Стас так и не смог вспомнить, видел ли
в жизни октябрь красивее.
«В детстве, наверное».
Тогда они носились с лучшим другом Димкой по полям, убегая от
придуманных врагов и, спрятавшись за амбаром, устраивали засаду на
воображаемых противников. В те дни сладко пахло убранной с полей
пшеницей, а сейчас, очерствевший сердцем, Стас мечтал хотя бы на
миг вернуться в прошлое. Вот бы снова стать тем беззаботным
пацаном, для которого весь мир был сосредоточен в сиюминутной
радости. Её не мог омрачить ни пьющий отец, ни его бесконечные
дружки, устроившие из их дома харчевню.
Тогда Стас не любил возвращаться домой. Сейчас же у него не было
места, которое он захочет таковым считать.
«А был ли у меня вообще хоть когда-нибудь дом?»
— Спасибо вам, — Стас даже не пытался улыбнуться адвокату.
Разучился улыбаться, когда понял, что в погоне за воображаемой
семьёй, за верой в то, что его можно любить, что он достоин этого,
выставил себя настоящим посмешищем.
Память окунула в недавнее прошлое, и горечь на корне языка стала
невыносимой.
— Я ненавижу тебя, — шипела Настя, его некогда любимая жена. —
Ты слышишь меня? Ничтожество, слабак! Да Лёня в тысячу раз тебя
лучше! И в постели, слышишь?! В постели он тоже лучше тебя!
В детстве, глядя на мучения матери, на синяки, которые она
старательно пыталась скрыть, маскируя боль за улыбкой, он дал себе
обещание, что никогда не тронет пальцем женщину. Даже самую мерзкую
склочную бабу не ударит. Не опустится до этого, не превратится в
своего отца. Но в момент, когда Настя бросала ему в лицо свою
уродливую правду, он готов был ударить её. Схватить за грудки и
тряхнуть так, чтобы весь дух вылетел и больше в тело не
вернулся.
Настя провоцировала его, оскорбляя так, что вены заполнялись
чистой яростью. Стас испугался самого себя и той чёрной злобы,
поднявшейся со дна. В момент страшной ссоры он возненавидел жену,
которая наставляла ему рога на глазах у жадной до сплетен и
сенсаций общественности. Стас и раньше догадывался, что она ему
изменяет, только верить в это не хотел. Но новый роман с его
подчинённым стал для Насти чем-то другим. Чем-то большим.
Но не за измену возненавидел. А за то, что провоцировала и
будила спящего внутри Стаса зверя. Добивала ногами, уничтожая всё
светлое, что ещё было между ними. Топтала воспоминания, заменяя их
ненавистью. Этого он простить ей не сумел.
Когда Настя выплюнула в него очередное оскорбление и бросилась
на него, как разъярённая тигрица, Стас сжал до боли кулаки и ушёл в
другую комнату. Главное — подальше от женщины, с которой так и не
получилось построить семью.
