Глава 1. Последний экзамен
21 июня 1941 года, Киев.
Воздух в читальном зале библиотеки Киевского университета был густым и сладким, как засахаренный мед. Он пах вековой бумажной пылью, рассохшимся клеем переплетов и, едва уловимо, сиренью, что буйно цвела под распахнутыми окнами.
Солнечные лучи, пробиваясь сквозь высоченные стрельчатые проемы, разрезали полумрак на ровные, золотистые полосы. В этих полосах, словно доисторические насекомые в янтаре, застыли, танцуя, мириады пылинок.
Людмила Белова провела пальцем по шершавой кожаной обложке фолианта. "Воссоединение Украины с Россией", дипломная работа. Ее научный руководитель, седовласый профессор Левицкий, говорил, что тема Богдана Хмельницкого требует не столько таланта, сколько усердия и внимания к деталям.
У Люды было и то, и другое. История для нее была не набором сухих дат, а живой, дышащей материей. Она могла часами сидеть над картами, отслеживая пути казацких войск, вчитываться в строки универсалов, пытаясь уловить интонацию гетмана, почувствовать его ярость или усталость.
История была упорядоченной и логичной. У каждого события была причина, у каждого действия – последствие. Она давала утешительное чувство контроля, иллюзию того, что мир, даже в своем самом кровавом проявлении, подчиняется определенным законам.
Здесь, в тишине библиотеки, будущее казалось таким же ясным и предсказуемым, как прошлое, разложенное по полкам. Через неделю – защита. Потом – аспирантура, научная работа, может быть, преподавание. Жизнь, расписанная на годы вперед. Аккуратная, как библиотечная карточка.
Она с силой потерла уставшие глаза. За окном шелестели каштаны, слышались приглушенные гудки автомобилей и далекий, беззаботный смех. Последняя суббота перед финишной прямой. Нужно было отвлечься, проветрить голову. Люда аккуратно заложила страницу закладкой и, сдав тяжелый том дежурной, вышла из прохладного сумрака библиотеки в ослепительное июньское солнце.
***
Часом позже она уже стояла на стрелковой позиции в полуподвальном тире ОСОАВИАХИМа на Подоле. Здесь воздух был другим. Он был резким, холодным, с едким запахом пороха и оружейного масла. Вместо шелеста страниц – сухие, оглушительные щелчки выстрелов.
Вместо пылинок в солнечном луче – сизый дымок, лениво ползущий к вытяжке. Этот мир был полной противоположностью университетскому, но и он подчинялся своим, еще более строгим законам. Законам физики, баллистики и абсолютной концентрации.
– Дыхание, Белова, дыхание! – пророкотал над ухом голос инструктора, Матвеича, бывшего унтер-офицера царской армии. – Не торопись. Винтовка – продолжение твоей воли. Ты не стреляешь, ты просто отпускаешь пулю в единственно верном направлении.
Людмила не слышала его. Когда она прижималась щекой к гладкому, отполированному дереву приклада, мир сужался до крошечного круга в оптическом прицеле. Все посторонние звуки исчезали, мысли умолкали. Оставались только три точки на одной линии: ее глаз, мушка и черное яблочко мишени в пятидесяти метрах. Это была своего рода медитация. Освобождение.
Она сделала медленный, глубокий вдох, потом неполный выдох, задержав остатки воздуха в легких. Сердце замедлило свой бег. Палец плавно, почти невесомо, лег на спусковой крючок. Никакого рывка, никакого давления. Просто мягкое, слитное движение, словно она нажимала не на металл, а на податливую глину.
Грохот выстрела ударил по ушам. Отдача привычно толкнула в плечо. Не отрывая взгляда, она перезарядила винтовку – резкое, отточенное движение затвора, выброс горячей, пахнущей порохом гильзы, досыл нового патрона.
– Ну, глянем, что ты там наваяла, историк, – проворчал Матвеич, подкручивая ручку лебедки, приближающей мишень.
