В комнате темно. Только тонкие
полоски света, проникающие с улицы сквозь портьерные жалюзи,
расчерчивают потолок в линейку.
Лежа под одеялом, я в сотый раз
пересчитываю эти полосы, но сон все равно не идет.
Не люблю спать не в своей кровати.
Даже если голова тонет в мягчайшей подушке, а позвоночник
поддерживает ортопедический матрас.
У Греховцевых все со знаком
качества. Будь то дом, мебель в нем или их дети. Все идеальные от
макушки до кончиков ногтей на пальцах ног.
Мне до идеала далеко, наверное,
поэтому и чувствую себя здесь инородным телом. Лжепринцессой на
пуховой перине.
Тяжело вздохнув, принимаю
вертикальное положение, чтобы выпить воды, предусмотрительно взятой
вечером из кухни.
Делаю небольшой глоток и падаю на
подушку. Если я не усну в ближайшие полчаса, то завтра весь день
чувствовать себя сомнамбулой.
Поворачиваюсь на бок и укрываюсь
одеялом с головой. Закрыв глаза, заставляю себя расслабиться и
представить, что я дома, на своей узкой кровати в обнимку с тощей
подушкой.
Не выходит. Исходящий от постельного
белья тонкий аромат лаванды будоражит. В нашей с мамой квартире
никогда так вкусно не пахло. Не было так оглушающе тихо. Я привыкла
засыпать под грохот двери подъезда, ругань соседей этажом выше, ор
котов под окнами, автомобильные сигнализации во дворе нашей
пятиэтажки.
А у Греховцевых слышен только шелест
листьев огромного дуба, растущего под окнами этой комнаты.
Хотя…
Вытащив голову из-под одеяла,
прислушиваюсь к неясному шороху, доносящемуся со стороны двери.
Перестав дышать, слышу чей-то быстрый шепот, тихий смех и сладкие
стоны.
Черт…
Это же не тетя Рая с Германом
Дмитриевичем? Нет?.. Если это так, я рискую получить
психологическую травму на всю оставшуюся жизнь.
Звуки приближаются, кто-то с той
стороны начинает дергать ручку, в следующее мгновение дверь
распахивается, и в комнату вваливается парочка.
Постанывая и страстно обнимаясь, они
какое-то время сосутся у порога, а затем, преодолев расстояние до
кровати, падают рядом со мной.
Оцепенев, я смотрю, как на моих
плечах веером раскинулись светлые волосы какой-то девицы.
- Саня… Санечка…
- Рррр… - рычит Санечка, - сожрал бы
тебя…
- А-а-а… - театрально стонет девка,
- Я вся горю, Саня!
Греховцев – младший, а это именно
он, задирает подол платья, которое и так заканчивается где-то сразу
под ягодицами, до пояса и накрывает рукой ее промежность.
- Где тут наш сладкий пирожок?
- Быстрее, умоляю… - чуть не плачет
она, дергая пуговицы на его рубашке.
И тут я понимаю, что, если продолжу
молча наблюдать, они станут чпокаться прямо здесь и сейчас. Не
уверена, что хочу видеть это собственными глазами, поэтому не
нахожу ничего умнее, как деликатно покашлять в кулак.
Оба тут же замирают. Греховцев
смотрит на меня ошарашенно, а блондинка, задрав голову, начинает
верещать, но, к счастью, он вовремя догадывается зажать ее рот
ладонью.
- Простите, а не могли бы вы жрать
ваши сладкие пироги в другом месте?
- Ты что здесь делаешь?!
- Эмм… Как бы, сплю!
Его подружка начинает под ним
извиваться.
- Саша, кто это?! – взвизгивает так,
что у меня уши закладывает.
- Да не ори ты, Алина! – шипит
он.
- Я спрашиваю, кто это?!
Морщась, как от зубной боли, парень
поднимается на ноги и подает блондинке руку. Она отскакивает от
меня как от прокаженной и, не переставая таращиться, тычет в меня
пальцем.
- Кто она?!
- Прекрати орать, предков разбудишь!
Это родственница… дальняя… Маша.
- Ага, Мария, - поддакиваю я.
Вот же скотина! Он, правда, тупой
или специально каждый раз забывает мое имя?
- Тьфу… то есть, Даша, -
спохватывается он, - я забыл, что она приехала. Из головы
вылетело…
- А почему она спит в твоей
спальне?
Он хватает ее за руку и выволакивает
из комнаты, даже не подумав извиниться передо мной за эту
сцену.
