– Ну что за врачи пошли! Че-то все придумывают! Придумывают… Какие нафиг анализы? Какая флюорография? Ведь ясно же, что обыкновенный грипп! Вон че на улице творится! – Алефтина Васильевна недовольно посмотрела на дочь и дернула ее за руку, заставляя ускорить шаг. – Ну вот кто тебя заставлял по лужам ходить?
Восьмилетняя Вероника молчала, зная по опыту, что практически все вопросы матери не требуют от нее ответа. Мама сама на них отвечала и на основании этих ответов делала выводы. Да и что она могла ей ответить? То, что лужа оказалась значительно глубже, чем они с Ладой предполагали? А лед не таким уж и толстым?
Это было их любимое занятие: ломать лед на промерзших лужах. Гладкое блестящее стекло в миг превращалось в мириады бриллиантовых крошек блестящих на весеннем солнышке. А сколько их было по дороге от школы к дому! Вероника с Ладой не пропускали ни одну!
Та лужа была новой. Девочки ее заприметили еще по дороге в школу, но заниматься ею не спешили, понимая, что слишком рано – ночи стояли морозные, да и утренники напоминали зиму. Но к обеду лед должен был подтаять и тогда....
В последствии оказалось, что лужа появилась как раз в глубокой яме, которыми был украшен тротуар. И лед на ней был не таким уж и толстым. Как следствие – обе девочки провалились в холодную грязную жижу, которая заполнила их резиновые сапожки и привела к последующему насморку и кашлю.
– Ну зачем вот, зачем эти анализы? – продолжала возмущаться Алефтина Васильевна. – Ну что они дадут? Только время отнимут!
Мать не любила куда-то ходить с дочерью. И больничные давали ей законную возможность этого не делать. У нее всегда было много более важных дел. Так она сама говорила. Только Вероника никогда не понимала, чем ее мать так занята.
Еще будучи студенткой, Алефтина выскочила замуж за своего преподавателя и тут же забеременела. Учеба была брошена и больше о ней никто не вспоминал. От прежней деревенской наивной девочки не осталось и следа. Алефтина умело играла на чувствах мужа, заставляя выполнять все ее прихоти. Новорожденной тут же наняли няню, так как сама мать "ужасно уставала от забот о дочери и должна была хоть несколько минут в день отдыхать".
Когда Вероника подросла, няня переквалифицировалась в домработницу, но забот у Алефтины не убавилось. Она все так же уставала от домашних дел и воспитания дочери. Чем она занималась – для домочадцев оставалось загадкой, но любое желание девочки побыть с материю пресекалось на корню.
– Ты видишь – я занята? Иди! Тоже займись чем-нибудь! – отмахивалась от Вероники мать.
Однако, надо было отдать Алефтине Васильевне должное: она сама водила и забирала из детского сада Веронику. Так же она посещала все детские праздники и родительские собрания.
Когда девочка пошла в школу, Алефтина продолжила изображать из себя любящую и заботливую мать. Она не пропускала ни одного родительского собрания и не отказывала в помощи учителям. И только домашние знали, как Алефтине не хочется заниматься чем-то, кроме себя.
Муж Алефтины, Иннокентий Львович, был старше супруги почти на двадцать лет. Это был довольно-таки известный ученый, который посвятил свою жизнь науке и со временем перестал интересоваться чем-то кроме нее. Он закрывал глаза на выходки жены, предпочитая просто выполнять ее пожелания, не ввязываясь в скандалы, в которых супруга была профессионалом. Про дочь Иннокентий Львович тоже редко вспоминал: его дитем были исследования.
– Ну вот был же прекрасный врач – Нина Павловна! – Алефтина недовольно уставилась на дочь, словно это она была виновата в том, что старый педиатр по возрасту и состоянию здоровья ушла на пенсию. – Сразу понимала, чем заболел ребенок! Поставила диагноз, выписала лекарства, отправила на больничный! И никакие анализы ей были не нужны! А этот! Дилетант!
