На станции «Ариадна» всегда было слишком тихо. Тишина здесь не походила на земную – не ту, что в деревенской библиотеке или ночью на окраине города. Это была густая, липкая тишина, вязкая, как масло. Даже вентиляция, даже щёлканье реле в кабинах связи – всё звучало так, будто утонуло в ватной подушке.
Лейтенант Нора Хейз привыкла к этому молчанию, как привыкают к тугим ботинкам: неприятно, но жить можно. Она служила здесь уже шестой месяц и знала, что скоро начнёт разговаривать с отражением в иллюминаторе – просто чтобы не сойти с ума.
Станция вращалась вокруг мёртвой звезды. Учёные называли её красивым словом «реликтовая», но Нора думала иначе: это была трупная звезда. Чёрный диск, лишённый огня, светящийся только отражениями далёких галактик. Иногда ей казалось, что эта безжизненная тварь смотрит прямо в станцию, как пустая глазница черепа.
Именно в такую ночь, когда усталость давила сильнее обычного, в эфире раздался первый шум.
Сначала она решила, что это помехи: затянутое шипение, словно кто-то медленно рвал металлическую фольгу. Но потом сквозь шум пробился голос. Сначала тихий, едва различимый, но… знакомый.
– …эй… кто-нибудь… слышит?..
Нора застыла, глядя на панель связи. Она узнала этот голос. Узнала слишком хорошо. Это был голос её собственного командира, капитана Дэна Харрисона.
И вот что сделало её холодной, как лёд: Харрисон сидел двумя отсеками ниже, живой и здоровый.
Нора отключила динамик и резко повернулась к двери, будто ожидая, что сейчас в отсек войдёт сам капитан. Но дверь осталась закрыта, и только красный индикатор дежурного света мигнул лениво, словно в насмешку.
Она снова включила связь. Шум всё ещё рвал тишину, но теперь голос был громче, отчётливее:
– …тёмно… очень тёмно… если кто-то слышит – помогите…
Нора вдавила пальцы в пульт так сильно, что костяшки побелели. Голос принадлежал Харрисону – но он был искажён, дрожал, как старый плёночный магнитофон. Словно передавался не с ближайшего отсека, а издалека, из-за пределов станции… или, хуже того, из-за пределов времени.
Она попыталась выйти на связь:
– Командир Харрисон, это Хейз. Где вы? Приём.
Ответа не последовало. Только тянущееся шипение.
Нора машинально глянула на часы. 03:17. На «Ариадне» ночь была фикцией – здесь всегда одинаково тускло, одинаково тихо, одинаково пусто. Но именно в такие «часы» тишина будто становилась гуще.
И тут в динамике снова послышался голос, теперь – крик, полный ужаса:
– Они уже здесь! Бегите!
Нора отпрянула от пульта, стукнувшись спиной о стену.
И в проёме стоял капитан Харрисон. Настоящий. Живой. Уставший, в мятой форме, с кружкой кофе в руке.Через секунду дверь за её спиной тихо пискнула, открываясь.
– Что за чёрт ты тут делаешь посреди ночи, Хейз? – спросил он сонным голосом.
Нора смотрела на него так, будто увидела призрака.
Нора медленно вдохнула, пытаясь взять себя в руки.
– Кэп… – голос сорвался, она откашлялась. – Вы только что… выходили в эфир?
– С чего бы мне в три ночи сидеть у передатчика? – он сделал глоток кофе и зевнул. – Что случилось?Харрисон нахмурился.
Нора прикусила губу. Стоило ли говорить? Он решит, что она не высыпается, что перегрелась, что у неё, как у многих здесь, начались «симптомы Ариадны» – лёгкие галлюцинации, слуховые фантомы, которые иногда случались у экипажа. Но в её ушах всё ещё звенел его крик: «Они уже здесь!»
– Показалось, наверное.Она лишь покачала головой.
Харрисон хмыкнул, развернулся и пошёл к выходу. Дверь за ним закрылась мягким щелчком.
Нора выдохнула. Села обратно за пульт. Экраны перед ней тускло мигали, выводя цифры телеметрии, скучные, одинаковые. Она уже собиралась выключить систему прослушивания эфира, как вдруг динамик ожил снова.
