Ранняя весна в Неаполе особо не радовала. Дождь шел уже третий день: то лил, словно собирался обрушить все осадки на головы людей, то как будто давал поблажку, передышку и стихал, превращаясь в противную изморось.
Пусть дни под конец марта становились уже теплее, вечером значительно холодало. Отец Виллермо Клементе вышел из церкви Сан-Фердинандо и сделал глубокий вдох, позволяя прохладному воздуху проникнуть в легкие и распространиться по телу.
Площадь Триесте и Тренто уже не была такой многолюдной. Местные расходились по домам, немногочисленные туристы еще гуляли, но явно собирались последовать примеру неаполитанцев. Отец Виллермо с интересом наблюдал за людьми несколько секунд, затем раскрыл зонт и, обходя лужи, отправился на прогулку.
Детская привычка, привитая матерью, не забылась и в тридцать четыре. Синьора Мариса Клементе выводила его в любую погоду, в любом настроении. Они надевали то, в чем обычно ходили на воскресные службы: она – длинное платье или юбку, блузку, он – рубашку и брюки, затем неспешно прогуливались. Мариса слушала отрывки из Библии, которые Виллермо должен был выучить, и каждый раз, если он говорил какое-то слово неверно, хмурилась, сильнее сжимала его руку и говорила, что виной всему его лень и неспособность расставить приоритеты.
Весь остаток вечера и следующий день Виллермо проводил в зубрежке, а вечером снова рассказывал отрывки матери на вечерней прогулке. Сначала Виллермо это не нравилось. Он хотел играть с другими детьми, с завистью глядя на соседских мальчишек, которые играли в футбол и смеялись над ним, когда вечером он проходил с матерью. Он однажды сказал это ей. Сказал, что хотел бы тоже поиграть. Сказал, что хотел бы больше времени проводить со сверстниками. Сказал, что хотел бы носить футболки с супергероями и джинсы, а не потеть в рубашке и брюках со стрелкой.
– Твоя зависть, Виллермо, показывает, что ты убежден в несправедливости порядка, который установил Бог.
Мариса Клементе произнесла это с таким презрением, что Виллермо стало стыдно. Он хорошо жил. У него была мать. У него была крыша над головой. У него была еда. У него была возможность читать, получать образование. Кому-то и этого не дано. И вместо того, чтобы довольствоваться этим, он думал о футболке с Человеком-пауком и игре в футбол во дворе.
Стыдно!
Позорно!
Недостойно ученика католической школы и сына Марисы Клементе – образцовой прихожанки с самыми вкусными бискотти, которые она приносила на воскресную мессу!
Прогуливаясь сейчас по площади, Виллермо думал о дне, подходящем к концу. Подумал о матери, которая не зря заставляла его учить, заниматься. Он был лучшим учеником в церковной школе. Он окончил семинарию. Он принял сан. Он делал доброе дело, помогал людям. Получилось ли у него все это без нее? Без ее строгого воспитания и наказаний? Нет. Конечно, нет. Его бы одолели лень, похоть, зависть. Он бы не смог стать хорошим. Стал бы грешником, недостойным любви Бога.
Сейчас Виллермо был согласен со всеми словами матери. Сейчас он был ей благодарен. Сейчас он был готов к борьбе.
Маддалена приходила стабильно раз в неделю. Стабильно приходила на исповедь к нему. Стабильно рассказывала о своих буднях в самой древней профессии. Стабильно выкладывала слишком много подробностей, которые были ему ни к чему.
Виллермо принимал ее за еще одно испытание его веры. Его не обманывало ее лицо с немного пухлыми щеками и ямочками, обрамленное темным каре, не обманывали детские черты, не обманывал невинный взгляд. Маддалена была потерянной душой, которая не осознавала свои действия, поддалась дьявольским мыслям, искушая его, и нуждалась в наставнике и свете.
Виллермо был не против, но с каждым разом разговоры с ней давались все тяжелее. С каждым разом греховных мыслей приходило все больше, а он снова вспоминал себя мальчишкой, которого мать застала за рукоблудием.
