В глубине Пепельных Пустошей, где небо рвалось в кровавых судорогах, а земля дышала ядом древних извержений, жил орк по имени Грак’зул Пожиратель Пепла. Его кожа, словно потрескавшийся базальт, хранила шрамы тысячелетних войн с огнем, что лизал плоть до костей, но не смел забрать душу. Здесь, среди грохочущих бездн и рек расплавленного камня, время теряло смысл, а граница между жизнью и вечным горением истончалась, как дым над кратером Горна Скверны – исполинской гряды, чьи пики пронзали облака, словно клыки забытого бога. Воздух густел от вони серы и гнили, а под ногами Грак’зула трескалась кора застывшей лавы, обнажая подземные жилы, где шептались тени. Они звали его именами, которых не знал даже вождь Кровавого Холма – клана, чьи барабаны давно умолкли под пеплом. Но орк не слушал. Его глаза, горящие желтым пламенем, видели лишь то, что скрывалось за завесой огня: силу, выкованную не в битвах с людьми или эльфами, а в тихом противоборстве с самой землей, что пыталась его поглотить. Однажды, когда багровое солнце Бездонного Жерла погрузилось в озеро магмы, а тени удлинились, как щупальца голодного зверя, Грак’зул нашел в расселине череп. Не простой – черный, словно выточенный из ночи, с рунами, что пульсировали тусклым багрянцем. Они жгли пальцы, но орк не отпустил находку. Вместо этого он засмеялся, и смех его слился с ревом подземного шторма, будто сама Пустошь ответила ему. А где-то вдали, за горами, чьи вершины были скрыты вечным смогом, завыл рог. Не клана, не армии – нечто древнее, слепое, жаждущее. Но Грак’зул уже шел вперед, сжимая череп в руке, не зная, что огонь под его ступнями начал менять форму. И тени за ним двигались чуть быстрее, чем должны были…Тропа, по которой шел Грак’зул, извивалась меж трещин, словно змея, сбросившая кожу. Каждый шаг оставлял за ним отпечаток, который тут же заполнялся кипящей жижей – земля здесь не терпела следов, словно стыдилась собственного нутра. Стервятники из Безглазых Ущелий кружили выше, их крылья, сшитые из лоскутов тухлой плоти, хлопали в такт подземным толчкам. Но даже они не решались снизиться: то ли боялись жара, что лизал плечи орка, то ли чуяли в нем нечто большее, чем мясо для своих клювов. Он шел через Разоренные Равнины, где ветер гудел сквозь останки каменных идолов, чьи лица были стерты в кровавую кашу временем. Их пустые глазницы следили за ним, и в их молчании слышался вопрос, который Грак’зул давно перестал задавать себе: что ждет того, кто вырвет тайну у огня? Череп в его руке тяжелел с каждым часом. Руны на нем теперь светились ровным, зловещим багрянцем, словно в такт ударам невидимого сердца. Иногда орку казалось, что из глубин черной кости доносится шепот – не слова, а звуки, напоминающие треск ломающихся ребер, вой затравленного зверя, звон цепей, рвущихся в темноте. Он отвечал на них гортанным рычанием, заставляя тени отшатываться, но они возвращались, гуще и настырнее, цепляясь за его пятки словно липкие щупальца. К ночи – если здесь можно было назвать ночью багровый мрак, утяжеленный пеплом – Грак’зул наткнулся на лагерь. Вернее, на то, что от него осталось. Палатки из шкур мамонтовралов обуглились, превратившись в хрупкие скелеты, а тела… Тела лежали в странных позах, будто их кости растаяли до того, как души покинули плоть. Лица, или то, что от них осталось, были обращены к Горну Скверны, словно в последний миг путники увидели в его огне нечто, заставившее их забыть о бегстве. Среди пепла орк нашел амулет – расплавленный кусок металла с клыком, оплетенным черными волосами. Знак клана Кровавого Холма. Его собственного. Грак’зул сжал обгоревший символ в кулаке, и вдруг череп в его другой руке вздрогнул, выпустив струйку дыма. В тот же миг земля под ним дрогнула, и где-то в глубине, далеко под слоями камня и расплава, застонал голос. Нечеловеческий. Не звериный. Словно сам ад зевнул, пробуждаясь от долгого сна. Орк двинулся дальше, в сторону Жильных Пропастей – каньонов, где лава текла не вниз, а вверх, к небу, словно кровь из перерезанной артерии. Воздух здесь пах железом и чем-то сладковато-гнилым, как будто впереди гнил целый лес, превращенный огнем в карамельный кошмар. Тени теперь шли не позади, а по бокам, принимая смутные очертания: то ли воинов с искривленными клинками, то ли существ со слишком длинными суставами и ртами, полными углей. Грак’зул не оборачивался. Он знал, что за ним уже не просто Пустошь. За ним шло нечто, что огонь не рождал, но что рождалось из огня. И череп в его руке, кажется, знал это лучше него. Жильные Пропасти дышали. Стенки каньонов, покрытые пульсирующими прожилками, сжимались и расширялись, будто гигантские легкие, втягивающие ядовитый воздух. Лава, струившаяся вверх, брызгала сгустками пламени, и каждый такой всплеск оставлял на камнях черные ожоги в форме рун – похожих на те, что плясали на поверхности черепа. Грак’зул чувствовал, как находка в его руке резонирует с этими знаками, словно ключ, вставленный в замок, который вот-вот щелкнет. Тени по бокам сгустились в подобия фигур. Они не нападали, не шептались – лишь повторяли его движения, как отражения в кривом зеркале. Когда орк останавливался, они замирали; когда он поднимал череп к багровому небу, их «головы» запрокидывались синхронно, будто в немом поклонении. Иногда в их очертаниях проступали детали: обломок рога, коготь, обвитый цепью, глаз, горящий слишком ярко даже для этого места. Но стоило Грак’зулу приглядеться – и тени снова становились просто тенями. К полуночи – а здесь ее отмечал вой Странствующих Духов Пепла, бродячих огоньков, что закручивались в спирали над трещинами – орк достиг Моста Костей. Сооружение, сплетенное из позвонков существ крупнее мамонтов, висело над пропастью, где внизу клокотало озеро жидкого обсидиана. Мост дрожал, словно живой, и с каждым шагом Грак’зула кости под ним начинали скрипеть мелодию, напоминающую плач. На середине моста орк замер. Череп в его руке внезапно стал холодным, как лед, и руны на нем погасли. Тишина навалилась густой пеленой, заглушая даже рев лавы. И тогда он увидел их – фигуры на другом берегу. Не тени. Существа в доспехах из спрессованного пепла, с лицами, скрытыми за масками в форме черепов, идентичных тому, что он нес. Они стояли неподвижно, но Грак’зул чувствовал их взгляды: тяжелые, липкие, словно смола. Один из воинов поднял руку, указывая на череп. Его пальцы были слишком длинными, словно кости под кожей растянули плоть в попытке сбежать. Грак’зул ответил рычанием, сжимая находку так, что треснула базальтовая кора на его ладони. В ту же секунду череп вспыхнул ослепительным багрянцем, и мост содрогнулся. Кости под ногами орка начали шевелиться, щелкая, как челюсти голодного зверя. Он побежал. Впереди воины расступились, растворяясь в воздухе, будто дым. Тени по бокам взвыли – впервые издав звук, – а за спиной Грак’зула мост начал рушиться, позвонки падали в пропасть, шипя в кипящем обсидиане. Он прыгнул на край утеса в тот миг, когда последняя опора рассыпалась, и приземлился на колени, чувствуя, как лава сочится сквозь трещины в набедреннике. Когда орк поднял голову, перед ним открылась Долина Молчащих Языков. Бескрайнее поле черных стеблей, похожих на застывшие языки пламени, тянулось к горизонту. Каждый «стебель» был увенчан шарообразным соцветием, внутри которого мерцали огни – словно фонарики, зажженные для тех, кто заблудился меж мирами. Но здесь не было ветра, не было звуков, только гнетущая тишина, густая, как смола. Череп снова стал теплым. Руны замигали, будто передавая код, а где-то в глубине долины, меж черных стеблей, что-то зашевелилось. Нечто огромное, волнообразное, словно хребет подземного змея, плывущего под самой поверхностью. Грак’зул встал, смахнул пепел с плеч и двинулся вперед. Он не знал, ведет ли его череп, голод или та самая сила, что годами копилась в его жилах. Но он чувствовал: то, что началось в Пепельных Пустошах, уже нельзя остановить. Долина Молчащих Языков поглощала каждый звук, словно жадно глотая последние крики умирающих миров. Черные стебли скрипели при касании, их соцветия поворачивались за Грак’зулом, следя мерцающими «глазницами». Воздух здесь был густым, словно желе из растопленного свинца, каждый вдох обжигал легкие, оставляя на губах привкус старой крови и горелого миндаля. Череп в руке орка пульсировал теперь в такт его шагам. Руны то вспыхивали, то гасли, будто вели немой диалог с чем-то, что пряталось под землей. Волнообразное движение в глубине долины приближалось, выгибая почву волнами, из которых сочился липкий дым. Грак’зул прислушался к тишине – и услышал. Не звук, а вибрацию, пронизывающую кости. Словно кто-то бил в гигантский барабан, обтянутый кожей… нет, не кожей. Он ускорил шаг. Стебли начали смыкаться за его спиной, образуя плотную стену, а впереди земля внезапно оборвалась, открывая Безмолвный Улей – пещеру, чьи стены были усеяны ячейками, словно гигантские пчелиные соты. Но вместо воска они состояли из застывшей слизи, мерцающей синеватым светом. Внутри некоторых ячеек виднелись силуэты: то ли людей, то ли существ, чьи конечности были скручены неестественным узлом, рты растянуты в немом крике, глаза заменены угольными впадинами. Грак’зул приблизился к одной из ячеек. Слизь дрогнула, и лицо внутри повернулось к нему. Черные жилки поползли по поверхности, складываясь в слова на забытом языке. Орк не успел прочесть – череп в его руке внезапно вырвался на свободу, повис в воздухе и ударил лучом багрового света в стену. Сотни ячеек застонали, их содержимое начало шевелиться, вытягивая костлявые пальцы к лучу. Орк отпрянул, но было поздно. Слизь лопнула, и существа выпали наружу, обтекая его, как вода камень. Их тела были лишены костей, плоть перетекала, принимая формы то пауков, то змей, то человеческих фигур с вывернутыми суставами. Они не атаковали. Они наблюдали. Один из них, с лицом, напоминающим расплавленную маску, протянул руку к черепу. В его ладони открылся рот, полный игл.
