За окном среди жёлто-красного буйства осенней листвы, полыхали
тяжёлые грозди рябины. Побитые первыми ночными заморозками ягоды
приобрели терпкую сладость и слегка щипали язык. Я прекрасно
помнила этот вкус. В моём поколении многие останавливались у рябины
и отправляли в рот горсть другую чуть забродивших ягод.
В саду на даче Анны росла шикарная ель. Её тяжёлые, с сизо-голубым
отливом хвои, лапы сейчас выбивались из общего окраса и притягивали
взгляд.
В тёплой комнате было куда как менее спокойно, чем за окном. Алька
спорила с отцом. По любому поводу, и только тихое "кицунэ" от
Курико, моей верной подруги и тени, заставляло дерзкую девчонку
немного сдерживаться. Да присутствие Дины. Бабушку наша чернобурка
не расстраивала, о многом молчала, многое терпела. Чтобы не
волновать.
Я почти не участвовала в разговорах, предпочитая рассматривать
старые фотографии на стенах. И старалась запомнить родных.
Почему-то я уже знала, что скоро уйду следом за Анной. Как ушла
следом за ней на фронт. Мы были похожи внешне между собой, обе
уродились в мать. Погодки, мы старшинства не делили. У нас обеих
была младшая сестра. Вот за ней мы присматривали.
Даже службу нам судьба определила похожую. Только она была из тех,
о ком родственникам было лучше даже не вспоминать, а я шла в боевой
части. И для сестры война закончилась девятого мая, для меня только
в сентябре.
Две недели в Берлине и мы получили приказ о переброске на восток.
Наша часть была приписана к Забайкальскому фронту и отдана в общее
подчинение маршалу Малиновскому. Перед формированием единого фронта
мы делали остановку в Иркутске. На выданном увольнительном я гуляла
по городу.
Здесь не было бомбёжек. К счастью. Город смог сохранить свои дома и
улицы. Но ни у кого язык не повернулся бы сказать, что сюда война
не дошла. И дело даже не в том, что и отсюда уходили на фронт отцы,
братья, мужья, сыновья. А в особом взгляде. В выражении упрямо
сжатых губ. Когда за годы вырабатывается привычка не обращать
внимания на тяжёлый труд и выполнять работу пока хватает сил. А
когда силы заканчиваются, то раз за разом переступать через себя,
но ни в коем случае не задерживать выход танков, выпуск снарядов и
взлёты самолётов.
Тревога за родных и голод накладывали на эти лица тот отпечаток,
что и много лет спустя не уйдёт. И будет отличать тех, кто сжигал
себя непосильным трудом, но вкладывал в руки солдат оружие для
победы.
И как бы это странно не звучало, но сюда ещё не докатилась победа.
Здесь лишь чуть сбились с ритма, словно вслушиваясь в отдалённое
эхо, и вернулись к тому ритму жизни, в котором жили все четыре
года.
Я гуляла по городу, разглядывая множество деревянных домов. Вот
удивительно насколько по разному выглядят дома из дерева. Вроде и
старый дом, и угол уже в землю ушёл, а от него странным и
необъяснимым образом веет теплом. А вот тот гордый и крепкий, а
контора он и есть контора.
- Тётя, а вы офицер? - всё-таки осмелился ко мне подойти один из
стайки мальчишек, что уже минут двадцать наблюдала за мной.
- Офицер. А что? - улыбнулась я.
- А правду говорят что сейчас солдаты едут из самого Берлина? Вы в
Берлине были? - тут же подбежали остальные.
- Была. - Пока не понимала, к чему эти вопросы.
- А правда что главный штаб немцев совсем разрушен? - строго
нахмурив брови спросил тот, что первым со мной заговорил.
- Правда. Рейхстаг повержен, а наши, советские солдаты подняли над
ним наш флаг. - Ответила я.
- Значит... Победили же? Да? - прозвучало тут же.
- Да. В это пока трудно поверить, - улыбнулась я. - Но мы смогли.
Теперь только восстанавливать очень многое. И жить. Нам всем выпала
важная и сложная задача. Ведь жить придётся не только за себя, но и
за тех, кто вырвал победу ценой своей жизни. И о них нужно
помнить.
