— Выпустите! — нарушил тишину в
светлице злой мужской голос.
От могучих доносящихся из подвала
криков посуда в шкафу зазвенела, и даже стаканы на столе
подпрыгнули.
В светлой горнице за круглым столом
чинно сидели староста клана Ветров Акулина и две ее сестры.
Казалось, ничего не могло нарушить их мирного чаепития, и уж тем
более – вопль пленника, запертого в погребе.
Задувавший в открытые окна ветерок
колыхал цветастые занавески. Вокруг рыжей головы Евпраксии, видимо
принимая за цветок, порхали залетевшие в око просторной светлицы
яркие бабочки. Посреди стола румяной горкой возвышались пирожки.
Обласканная солнцем, с канапушками на лице Евдокия с шумом
прихлёбывала чай из блюдца.
— Женишься, на Мирославе — выпустим!
— строгим голосом пообещала мужчине староста, неспешно поправляя на
столе и без того идеально лежавшую салфетку.
— Идите к лешему! — яростно
донеслось из подвала. – Похитить Кощея — одно, а заставить его
жениться!.. – Мужчина даже захлебнулся от возмущения и хрипло
выдавил: – Ни за что!
— Не созрел, — тяжко вздохнула
Евпраксия.
Недовольная упрямством пленника,
Евдокия фыркнула и потянулась к блюду с выпечкой.
— Ишь, чертяка этакий! Не хотит он,
видите ли! Посидит неделю-другую в подвале, а там, глядишь, и
уму-разуму наберется! – пробурчала она и со злостью откусила
лоснящийся бочок пирожка.
— Не женюсь! Не заставите! —
громогласно не согласился с ней Кощей. Ему вторил звук разбившего
стекла.
— Он наши солененькие огурчики
губит! — порывисто вскочила Евпраксия. На ее до этого спокойном
лице проступило смятение.
— Новые засолим, — оторвав
озабоченный взгляд от блюда с пирожками, подняла на нее глаза
Акулина.
Евпраксия неохотно опустилась
обратно на стул.
— Не удержите! — свирепея, прокричал
мужчина.
Звук беспощадно разбивающихся банок
заставил женщин разом вздрогнуть. Сжав пальцами блюдце, Евпраксия
обреченно покосилась на неприметную серую дверцу в полу, ведущую в
погреб.
— Кощей уничтожит наши припасы, —
печально заключила она, смирившись с неизбежным.
— Ничего. Заготовим еще, — с
безграничным терпением в голосе произнесла староста и, прикрыв
глаза, отпила из блюдца чай. Соленья, конечно, старосте было жалко
- столько трудов… Но ее в первую очередь заботила судьба клана.
— Не стоило, наверное, Кощея
похищать, — неуверенно поделилась своими сомнениями с сестрами
Евпраксия, чем заслужила их хмурые взгляды.
— Драгомир вскружил голову нашей
девочке, пусть теперь и ответ держит, — в кои-то веки проявила
заботу о внучке Евдокия.
— Вы не того взяли! Я – не он! Я не
Драгомир! — услышав ее, внезапно с надеждой и облегчением в голосе
прокричал пленник.
Руки Акулины дрогнули, выдавая
тщательно скрываемое ею напряжение. Бережно поставив на стол блюдце
с недопитым чаем, староста отодвинула стул и подошла к дверце в
подполе. Сестры гуськом подтянулись следом.
— Кем будешь? — уперев руки в бока и
слегка склонившись к полу, строго спросила Акулина.
— Валентин я! — не стал медлить
пленник с ответом. У мужчины, наконец, появилась возможность
выбраться на свет божий и... и вот тогда он покажет старухам, как
похищать Кощеев!
— Не верь ему, — прошептала на ухо
старосте Евдокия и громче добавила: — Он Мирку обманул, что ему
мешает и нас обмануть?
— Вдруг он правду говорит? —
засомневалась Евпраксия, не отводя взгляда от неприметной
дверцы.
Акулина была бы и рада отмахнуться
от сомнений сестры, но она уже и сама не была уверенна, что они
того самого Кощея пленили.
— Ты – Кощей? — задала она свой
следующий вопрос пленнику, и голос ее был тверд как камень. Ничто
не выдавало ее тревоги.
— Кощей, — согласился пленник.
— Тогда чего голову нам морочишь?
Нас не проведешь, Драгомир Павлович, — непонятной для мужчины
логикой пришла к выводу староста клана. — Не выйдет.
