– Как уходите? – крик тройняшек оглушает, но я пытаюсь
расслышать, что мне хочет сказать наша няня.
– Амина, вы не платили мне уже три
недели, хотя мы договаривались на еженедельную оплату, –
припечатывает Полина, няня тройняшек.
Внутри сгущается черная туча. Хватаю
бутылочки. Две под мышку, а третью в свободную руку. Вот так быть
матерью-героиней, ещё и одиночкой. Моим тройняшкам почти шесть
месяцев, но мне порой кажется, что я вечность в роли матери.
Это сложно… но я не жалею, что
родила.
– Я же объяснила, что мне задержали
оплату последнего заказа. Как только, так сразу вам заплачу за все
за все, Полина.
– Нет, так не пойдет. Я нашла уже
работу.
– Так быстро? – охаю. Рассовываю еду
по кроваткам и присаживаюсь возле деток. Смотрю в их темные глаза,
стараюсь ровно дышать и не сорваться в истерику. Не хватало ещё
разрыдаться на глазах у тройняшек.
Соня моргает через раз и собирается
заснуть, так и не доев, а вот Ваня и Даня пытаются устроить
разборки из-за еды. Ваня тянется через перегородку к Дане, а Даня
отпихивает брата ногой.
– Полина, ещё два дня, пожалуйста.
Мне сегодня нужно появиться на работе, пожалуйста, пожалуйста.
– Нет, Амина, я долго шла вам
навстречу. Вы меня тоже поймите, мне пенсии не хватает на все мои
потребности, и лекарства нужны, а тут ещё и за подработку не
платят. Так не делается. Извините. Всего хорошего.
И бросает трубку. А я так и остаюсь
сидеть на полу, сжимая мобильный.
«Всего хорошего», – проносится в
голове реплика. Как издевка.
Прикусываю губу. Смотрю на время.
Боже, через два часа я должна быть в салоне и предоставить отчеты
по расходам на закупку косметики. А у меня детей не с кем оставить.
Мне и так часто идут на уступки как матери-одиночке, но всему есть
предел…
Грызу ноготь. Пытаюсь отыскать
решение проблемы. И в который раз за прошедшие четыре месяца я
жалею, что Радка упорхнула в другой город на учебу. А меня оставила
одну.
Она бы придумала что-нибудь. А тут…
кажется, в конце тоннеля нет света. Кончился.
Ещё один входящий звонок. От
которого я вздрагиваю и с надеждой думаю, что это Полина сжалилась
надо мной и решила все же сегодня ещё прийти. Но нет… хозяйка
квартиры.
Хотя квартирой наше жилье назвать
сложно. Квартирка. Маленькая комната с кухонным гарнитуром в углу,
с диваном и кроватками для малышей. Пеленальный столик и маленькая
ванная комната.
Вот и все жилье…
– Да, Мария Захаровна?
Здравствуйте.
– Здравствуй, Амина, – она над
чем-то пыхтит, и мне с трудом слышны её слова, – где мои
деньги?
Внутри все обрывается. Отдергиваю
телефон от уха и смотрю на дату. Закусываю губу и все же не
сдерживаюсь от того, чтобы заскулить. Пятое… конечно же. Сегодня
нужно вносить оплату за жилье. За пять месяцев.
– Мария Захаровна, тут такое дело… –
начинаю издалека, но уже предчувствую полный крах.
– Снова не заплатили? – с издевкой
спрашивает.
Прикрываю глаза. Угукаю.
– Ну тогда прости. Нет денег – нет
квартиры.
Черт… да вы шутите все?
Плечи опускаются, а я долблюсь лбом
о коленки. Кусаю губу до боли. Перед глазами начинают плясать
красные пятна.
– Завтра, давайте я завтра вам все
перечислю, – с мольбой в голосе стараюсь вызвать сострадание.
Но уже заранее знаю, что её этим не
пробить.
– Исключено, Салтыкова. Если ты
завтра не освободишь квартиру, то я вызову полицию и скажу, что ты
мошенница.
– У меня же трое детей, какая я
мошенница? – захлебываюсь от возмущения.
Мария Захаровна как-то истерически
смеется.
– Ну, знаешь, с виду все вы овечки…
Жду деньги сегодня или квартиру завтра.
Отключается, а я роняю руку с
зажатым телефоном.
Иду в коридор, роюсь в сумке и
достаю из нее кошелек. Хотя прекрасно знаю, что там последняя пара
тысяч на еду малышам. Но все равно настырно открываю, как будто
случилось чудо и кошелек сам по себе наполнился купюрами. На глазах
тут же появляются слезы, которые я не могу остановить. Усаживаюсь
на пол и обхватываю руками коленки, всхлипываю. Тупик… я в
непрошибаемом тупике.
