Кадр первый.В черно-белой, слегка дрожащей
картине чувствуется сдержанная энергетика Луиса Бунюэля. А если не
чувствуется - вдохните еще раз.
Фигура девушки полна усталости и тоски. Тонкие и
натруженные плечи, белая голова и руки. Руки, полные тяжелых
сумок.
Фигура юноши легка. Он бежит. Свободно, легко, земля не держит
его. Даже отталкивает. Отталкивает от твердого
темно-серого асфальта сверхлегкие кроссовки
ярко-бирюзового цвета. И юноша парит над этой свинцовой влажностью
с вкраплениями вековой меди кленовых листьев.
Однако, отставим в сторону лирику. Это всего лишь стадион рядом
с институтом физической культуры имени Лесгафта. И вот бирюзовые
кроссовки покидают стадион. Навстречу белым и усталым
рукам.
Он любил бегать в центре. Вопреки всему – унылому серому городу,
тяжелым домам, каждый из которых - непременно историческая
ценность и культурный памятник. Любил метить своими яркими
кроссовками казенный гранит набережных, попадая в ритм с
суровой северной рекой, так резко контрастирующей с теми местами,
где он вырос. Этот гранит, эта река, этот строгий город
признали его. Но он все равно каждый раз метил его, давая понять,
кто тут главный.
А для нее это был обычный вечер. Обычное возвращение после
рабочего дня. Привычная колея дороги домой. Которая почти у самого
порога прекратилась внезапно и обидно.
В наушниках задавал ритм сочный вокал какого-то талантливого
уроженца черного континента. Бирюзовые кроссовки четко
повторяли этот ритм. Правая-левая, туц-тудуц-туц-туц.
Он врезался в нее. Самым наглым образом врубился на полном ходу.
Словно слепой, словно не видел ничего перед собой. Или не
слышал. Но все-таки видеть - важнее. А он непостижимо - не
увидел. Не заметил.
А вот она увидела. В последний момент перед падением
увидела, заметила, даже разглядела немного. Серая толстовка, серые
спортивные штаны, яркие бирюзовые кроссовки. А сверху – копна
черных кудрей и пара серебристых наушников, приминающих ее. И
огромные удивленные темные глаза. А потом она упала. Банально
и некрасиво обрушилась на мокрый асфальт.
Сам не понял, как это произошло. Нет, ну, то есть ничего
неожиданного не предвещало. Бежал, слушал музыку. Правая-левая,
туц-тудуц-туц-туц. И непонятно каким образом вдруг под ногами
оказалось тело, о которое он и споткнулся. В общем,
зазевался, как ни крути.
*
Выкатившийся из порванного от удара пакета апельсин на
тускло-матовой серости асфальта казался оранжевым просто
ослепительно. Потом к солнечному пятну под бок подкатилось
еще одно, и еще. А потом раздалось последовательно: «Скотина!»
и громкий всхлип.
Она сидела в метре от сиротливо сбившихся в кучку на мокрой
серости апельсинов, терла колено. Всхлипывала и что-то
бормотала себе под нос.
- Девушка… Вам нужна помощь?
Ему доходчиво объяснили все про него самого и предложенные
услуги. Но шмыгание носом и потекшая тушь достоверности
словам сильно убавили, поэтому рука помощи была протянута. И
даже принята. Девушка казалось невесомой – он поднял ее с
асфальта без малейшего усилия. Она вообще казалось какой-то
ненастоящей – слишком белая, слишком тонкая, слишком светлые
волосы. И совсем ненастоящего цвета глаза. По крайней мере, не
видел раньше таких – на грани темно-голубого и светло-синего. Ни
то, ни другое. Где-то между. А еще, когда поднял за холодную
тонкую руку наверх и оказался лицом к лицу – веснушки. Только
бледные – как и она вся.
- Смотреть надо, куда прешь! – она старательно выговаривала
грубости, словно домашнее задание демонстрировала.
- Извини, - апельсины на ощупь оказались пупырчатыми, зато в
ладонь ложились ладно.
- В ж*пу себе засунь извинения, - все так же старательно выдала
она.
