Пролог
Сентябрь 1824 года
Уважаемый мистер Дэниэлс!
Посылаю вам очередной отчет о моей
российской поездке. Он посвящен третьему чуду, обнаруженному мною в
столице царя Александра, и имя этому чуду — миссис Эмма
Орлова-Шторм.
Первое чудо — белые ночи, настоящий
Эдем для гуляк и ротозеев. Конечно, и вам, и мне приходилось
наблюдать во время мичманских морских практик это природное
явление, свойственное 60 градусам северной широты. Но все же читать
газету на мраморном балконе за час до полуночи, не прибегая к
свечам и лампам, — парадокс, достойный фантастической книги. К
сожалению, мне не удалось застать это естественное чудо, я лишь
услышал подробные рассказы о нем от своих соотечественников,
обосновавшихся в российской столице, и не имею оснований для
сомнения.
Вторым чудом следует признать сам
город, выстроенный приказом Петра на широкой и своенравной реке.
Императорский дворец и Адмиралтейство расположены на материке. На
берегу соседнего острова — торговый порт, Биржа и Академия наук, а
на другом острове — некрополь императорской фамилии и тюрьма для
государственных преступников. Река Нева — самая важная улица
города, а ее тротуар — набережная, довольно изящно отделанная
гранитом.
Именно на этой улице я увидел
четвертое чудо — стимбот. Он стремился к восточному мысу острова,
который я называл Билли-Айленд; меня одновременно удивили и
скорость, явно не ниже восьми узлов, и отсутствие колеса на борту
судна.
Признаюсь, мистер Дэниэлс, ваш друг
испытал не только удивление, но и досаду. Предыдущим днем я посетил
верфь мистера Чарльза Берда и очень удивился, что он не познакомил
меня с этой технической новинкой. Я не преминул поделиться
удивлением с мистером Макаровым — достаточно вежливым соглядатаем,
приставленным ко мне генерал-губернатором Санкт-Петербурга.
— Мистер Ройс, — с улыбкой заметил
московит, — это не стимбот, а винтоход. Vintohod.
Я продолжил любоваться кораблем и не
скрыл удивления столь вопиющим нарушением монополии мистера Берда.
Известно, что семь лет назад он получил единоличное право строить
стимботы для морей, рек и озер Российской империи. Безусловно,
такое благоволение негоцианту-чужеземцу выглядит странно, но еще
более странным для меня было бы осудить коммерческий успех
соотечественника.
— Отличие винтохода от стимбота, —
продолжил собеседник, — состоит в том, что орудием движения
является не колесо, а винт. Конечно же, меня меньше всего
интересовала русская корабельная терминология. Зато я ощутил
закономерный интерес к миссис Эмме Орловой-Шторм.
Удовлетворить его оказалось
значительно проще, чем ожидалось. Мистер Макаров сообщил, что
каждую неделю интересующая меня особа проводит открытый раут. Гостю
необходимо посетить контору и заявить о намерении посетить ее
загородную усадьбу. Отказ следует в исключительных случаях.
Мой спутник стремился стать гостем
миссис Шторм не меньше, чем я, поэтому не прошло и часа, как мы
получили пригласительные билеты, на которых был напечатан маршрут,
а на следующий полдень взошли на борт уже знакомого винтохода. Мы
шли вверх по Неве по направлению к реке Ижора, где располагались
владения интересующей меня особы.
Меня не отвлекли ни купола Смольного
собора, ни Троицкая лавра — конгломерат монастырских зданий.
Конечно же, мишенью моего внимания стало паровое судно,
передвигавшееся по реке без колеса. Мне было известно, что идея
использовать винт в качестве корабельного двигателя появилась в
античности, но до сегодняшнего дня любая практика приводила к
разочаровывающим результатам. Скорость, приданная судну гребным
винтом, существенно уступала скорости гребного колеса и даже
паруса.
Увы, любопытство оставалось
неудовлетворенным. Винт, скорее всего, располагался в кормовой
части, но его закрывали две плоскости из тонкой древесины,
напоминавшие крылья. Простак, поглядев с берега на корабль, мог бы
вообразить, что его передвигают небольшие паровые весла,
механические утиные лапы или даже водное чудовище, плывущее в
глубине.
