Болото урчало. Чавкало раззявленными
пастями вздувающихся и лопающихся пузырей. Его зловонное дыхание
разносил едва ощутимый ветерок. Шелестела высокая трава, словно в
ней кто-то шебуршился. Возможно так оно и было. Болотники,
кикиморы, бесята, да и другая нечисть обитали в сием месте с
лихвой. Еще бы, сколько люда сгинуло в этих болотах, пока стояли те
бесхозными топями! Было тогда, кем поживиться. И сейчас хватало.
Кто, осмелев, на клюкву в самой топи позарится, кто просто не зная
пути собьется да заплутает, тракт-то совсем рядом проходил, да
большой дугой болота огибал. А ну как вздумается путнику дорогу
срезать, а огоньки уже тут как тут. Ворожат, манят, тащат на зыбкий
мох. И не заметит бедолага, как уже по пояс в жиже притоп. А после
дело за малым — болотницы, да болотники своего не упустят, вопьются
когтями и потащат дальше, голодные.
Веська вот знавала обо всем этом, да
все равно на топи пошла, неотступная, как бы ее ни
отсоветовали.
— Дура, девка, сгинешь! — кричали
вслед бабусины подружницы. — Вот упрямая…
Упрямая. А еще и бабусин наказ
помнила — «к Хозяину Болот иди. У него сила могучая, совладает».
Вот и пошла. Собрала скромные пожитки в небольшой узелок, животину
распродала, золотишко припрятала под одежду, хату заперла да пошла.
А что делать, когда в жилах сила колдовская кипит, а
бабуля-травница, что едва о той силе слыхивала, и та к предкам
через Пучай-реку отправилась.
Обмирая со страху, кралась Веська
тропкою, про кою у старосты ближней деревни вызнала. Про Хозяина-то
здешнего разное говаривали, боялись да почитали, лицом к лицу челом
били, а за спиной плевались да хулили. Ведун темный, с нечистью
якшавшийся, благом быть не мог. Да токмо случись что, падучая на
скот найдёт, али на полях посевы не взойдут в срок, нечисть
разгуляется, али похоронную по особливому человеку надобно отпеть,
все Хозяина Болот звали. Девицы, сильно смелые, но приданым
обделённые, тоже вот на топях встречались. Говорят, за кровь
девственную, кою Хозяин в новую луну попивал, много чего можно
выпросить. И золота, и тканей расписных.
Тропка в траве едва была отличима,
давно ею не ходили, год урожайный выдался, спокойный. Ни полуденниц
на полях, ни банников разбушевавшихся, ни крыс по амбарам. Хорошо
весной Хозяина Болот задобрили, вот он на лето и постарался защитку
на деревеньки поставить. Потому еле-еле угадывалась вытоптанная
просителями земля.
Под ногами уже чавкало, сыровато
становилось. Пришлось подвязать подол, да прощупывать путь длинным
посохом, прежде чем ступить. Лес переливался трелями птиц, колотил
дерево дятел, эхо кукушкиного счета разносилось в листве. Весенья
прислушивалась, не зашипит ли где, подбираясь, какое чудище, не
зашуршит ли брюхом змея.
— Помоги-и-и-те, — послышалось едва
различимое, то ли писк, то ли вой жалостный, — спаси-и-ите…
Веська остановилась, заозиралась по
сторонам.
— Помогии-и-те, — жалобно всхлипнуло
где-то справа. И чавкнуло, словно в трясине кто бултыхался.
Вот и как поступить теперича? Бабуся
предупреждала, что всеми правдами и неправдами будут тянуть в
сторону от тропы. Что хитрый народ, эта нечисть, и в жажде своей
человеком полакомиться никаких метод не гнушается.
Послышался тихий плач. Сердечко в
девичьей груди екнуло.
— Вот ведь… — прошипела Весенья, но
знала уже, что иначе поступить не сможет. А ну как и правда помощь
кому нужна, как она потом спать будет в думках, что мимо чужой беды
прошла?
Подол потуже подоткнула и сошла с
тропы, каждый шаг прежде палкой прощупывая. Земля сырая, но
твердая, устойчивая.
Думала поначалу окликнуть, кто там,
да поостереглась. Глянет сперва, а там уж решит.
Обогнула деревца, редко здесь
растущие, углубляясь в болото. Снова послышался то ли плач, то ли
стенания.
