Я водила пальцем по стеклу, очерчивая контур печального дерева,
растущего за окном. Открывавшаяся взору осенняя пастораль не
радовала главным образом потому, что мне приходилось созерцать ее
на протяжении всех первых семнадцати лет своей жизни. Любимая среди
сельских жителей поговорка «что посеешь, то и пожнешь» как-то очень
красочно показала себя в действии. Я помирилась с отцом, который,
лелея мечты породниться с королевской семьей, бросил меня во дворце
на время смотрин (причем на позиции как можно более близкой к
монарху) – против суровости нашей семейной смекалки не попрешь. Но
мне было сложно свыкнуться с тем, что, после того как король выбрал
в невесты принцессу богатого государства, мой же родитель, так
стремившийся пропихнуть дитя поближе к трону, поспешил убрать
неудачницу-дочь подальше от двора. То есть в деревню. Пусть дитя
зачахнет от скуки, лишь бы не стало королевской фавориткой.
Увидев меня на пороге дома с сундуками, маменька несказанно
обрадовалась. Я наивно предположила, что бурная радость вызвана
долгожданной встречей. Расцеловав меня в обе щеки, леди Иветта с
удовольствием отметила, как выросла и повзрослела ее дочь. И опять
же мне в голову не пришло, что причиной похвалы стала вовсе не
материнская гордость, переполнявшая сердце родительницы.
Уже на следующее утро, едва продрав глаза, я услышала
подозрительный шум внизу, а когда спустилась, оказалась в эпицентре
кипучей деятельности: слуги вытаскивали из дома чемоданы и сундуки,
пока матушка, уперев руки в полные бока, зычным голосом отдавала
распоряжения. К тому моменту, когда я поняла, что дело принимает
дурной оборот, леди Иветта, зажав под мышкой младшего сына Андрия –
так, что бедняге не удавалось даже пищать, – уже грузилась вместе
со своими вещами в карету:
– Николетта, дочка, я на тебя рассчитываю. Приглядывай за
хозяйством и братьями. А я месяц-другой поживу с твоим отцом при
дворе. Достала меня эта глушь.
– Но, мама… – Робкая попытка высказать хоть какой-то довод
против ее отъезда была пресечена на корню: шустрая родительница
хлопнула дверцей кареты прямо перед моим носом так, что с
несчастного средства передвижения черной шелухой посыпался лак.
– Трогай! – От звенящего окрика лошади пошли раньше, чем кучер
успел притронуться к поводьям. В оконце появилась белая ручка в
дорожной перчатке и помахала мне на прощанье. – И не хулиганьте
шибко!
Я в изнеможении прислонилась к перилам крыльца. Думаю, после
такой выходки ни у кого не возникнет вопросов, что нашли друг в
друге мои родители и в кого пошла их дочь. Если впоследствии еще
выяснится, что тайной причиной отъезда моей матушки была вовсе не
деревенская скука, а какая-то изощренная попытка выдать меня замуж
– я сбегу из дома. Верьте, вот вам мое слово!
Наверху слышались возмущенные крики и шум. До меня доносились
какие-то ругательства, произносимые срывающимся юношеским голосом,
среди которых слова «богохульник» и «еретик» практически ласкали
слух. Признаюсь, слышала слова и похуже, но разве можно допустить,
чтобы так ругались мои младшие братья? Глядишь, и до драки дойдет –
раскошеливайся потом на доктора. Я со вздохом оторвалась от
созерцания пейзажа за окном и пошла наверх исполнять свой
сестринский долг.
В комнате на втором этаже собрались трое из моих братьев, причем
компания оказалась весьма причудливой. Ивар – второй по старшинству
и первый по количеству тараканов в голове: еще когда мы все
боролись за томик сказок Злотоземья, он не расставался со сборником
проповедей отцов церкви. С тех пор если что и изменилось, то только
в худшую сторону. Следующий по старшинству Ефим – острослов,
подлиза, а с недавних пор еще и неугомонный ловелас.
Одиннадцатилетний Оська – выдумщик и шутник. Первый и третий
яростно препирались из-за каких-то бумаг. Второй вставлял
искрометные замечания.
