— Улыбнись, — одними губами произнёс Валера, двигаясь ко мне
через толпу.
Я опустила глаза, сцепила зубы чуть ли не до скрипа. Больше
двадцати лет брака, двое детей и полгода, как мы в разводе.
За это время бывший муж выцедил из меня всю жизнь, по капле её
вытягивал.
— Улыбнись, — произнёс муж, останавливаясь передо мной, и
недовольно нахмурил брови.
Я не хотела улыбаться, я не хотела радоваться, я даже здесь
находиться не хотела.
Но это был единственный способ увидеться с детьми. Я тяжело
вздохнула.
— Ну же, Вера, улыбнись, — произнёс почти без эмоций Валерий и
оказался рядом со мной, положил ладонь мне между лопаток.
По коже тут же прошлась волна огня, заставляя сердце забиться
чаще, словно бы в смертном припадке.
— В конце концов, ты на моём сорок пятом юбилее, а не на
похоронах, Верочка.
А это прозвучало с такой ехидной насмешкой, что я не смогла
сдержаться.
— После того, как ты отобрал детей, у меня больше нет повода для
улыбок, — призналась я честно, потому что на самом деле все те, кто
кричат о том, что разведись, уйди, детей с собой возьмёшь, все у
тебя получится, не будь гордой, равно глупой!
На самом люди на самом деле эти люди никогда не разводились с
действительно жестоким мужчиной.
Валера вывернул ситуацию так, что я должна была видеться с
детьми по расписанию или вот, например, на таких мероприятиях,
когда вся семья собиралась вместе, а само нахождение на таких
мероприятиях заставляло моё сердце стареть на десятки лет, потому
что все на меня смотрели как на прокажённую.
Бывшая свекровь поджимала губы, вздёргивала подбородок,
презрительно проходилась по мне взглядом. У неё даже с губ иногда
срывалось:
— Мало, мало.
Или вот тётка, сестра свекрови. Эта вообще не составляла труда
хоть как-то держать язык за зубами.
— Ну, Вера, ты сама боролась за такое, а как говорится, за что
боролась, на то и напоролась.
Я боролась просто за развод, за возможность уйти от человека,
который раз за разом предавал, который забрал моих детей, я за это
боролась, но никак не за то, чтобы быть цирковой обезьянкой под их
бдительным взором.
— Сама виновата, — холодно произнёс Валерий, прижимая меня к
себе и заставляя испытывать всю ту гамму чувств, которую может
испытать человек, находящийся вблизи с ужасным хищником.
Хищник так поигрывает с ним, языком проводит по шерсти,
пугая.
Так и я.
Хотелось ощетиниться, выставить руку вперёд, оттолкнуться от
мужа, но он держал крепко, сдавливал чуть ли не до синяков мою
талию.
— А что мне надо было делать? Терпеть твоих девок? — произнесла
я зная, что после такого разговора Валера все вывернет, так, что я
с Ники ещё не увижусь, наверное, с неделю.
Муж наказывал меня так: сыну нашему восьмилетнему объяснял, что
у мамы дела, у мамы работа, а я даже не могла дозвониться до
ребёнка, а когда дозванивалась, с затаённым ужасом прислушалась к
тому, что мне рассказывал Никита, как он мне это рассказывал,
потому что страх сидел в груди такой, что вот в то время, когда
Валерий в очередной раз не даст мне возможность общаться с
ребёнком, он будет ему рассказывать о том, что дети просто маме не
нужны, у мамы там какая-то другая жизнь.
Из- за собственных страхов, я как заговорённая соглашалась на
все условия, потому что нет ничего хуже, чем то, что у женщины
отнимают детей.
Если Маруся осознанно выбрала сторону отца в разводе, сказав,
что у неё так-то будущее, что ей так-то жизнь строить, то Ники ни в
чем не был виноват, он не хотел оставаться с отцом, но Валере было
плевать.
— Могла бы и потерпеть, ничего бы с тобой не случилось и не
переломилась, — холодно произнёс муж подтаскивая меня к себе ещё
сильнее, — кому ты легче сделала, себе? Хорошо тебе сейчас живётся
в съёмной квартирке в старом фонде или, может быть, хорошо тебе
сейчас на работу за три копейки ходить. Ещё улыбаться всем, кому ты
лучше сделала своей принципиальной тупой гордостью?
