Нелен, хранитель ночи и ночных светил смотрел на нее с небес, и его холодное божественное сердце таяло. Очень долго он не решался спуститься к ней. Но однажды все же пролетел под серой дымкой облака, скользнул по нетронутому снегу и змеистым паром, почти невидном в темноте ночи, приблизился к ее жилищу. Он стал клубами медленно затекать внутрь, чуть приподнимая медвежью шкуру, закрывавшую вход. Она спала.
Поленья давно прогорели, и в очаге дотлевали последние угли. Он быстро возник в человеческом облике, и провел над углями рукой. Вспыхнул огонь.
Она проснулась, испуганно посмотрела на незнакомца большими черными глазами и молча поползла к стене. Он улыбнулся и взмахнул своей когтистой рукой перед ее лицом. Она закрыла глаза и без сил повалилась на подстилку. Он посмотрел на нее своими яркими зелеными глазами и шепотом приказал:
– Будь моей.
Она вытянула руки и на коленях пошла к нему…
У нее родился сын. Она назвала его Кану – меченый богами. Левый глаз дитя был зеленый, как у кота, и светился во тьме, а правый был черный, как уголь.
Шли годы, Кану взрослел. Жители деревни принимали его за демона и редко общались с ним. Мать раздобыла ему лук и стрелы, чтобы Кану научился охотиться. Добытые рога и шкуры он менял в деревне на утварь и одежду…
Однажды вернувшись с охоты, Кану нашел свою мать на снегу рядом с хижиной, всю в крови. Кругом валялись камни, а снег был плотно примят множеством ног. Она была еще жива. Ослабевшими руками она сняла с шеи амулет в виде серебряного круга, который ей подарил Нелен, и надела на сына.
Кану сжег хижину вместе с телом матери, а потом три дня в одиночестве бродил по горам. Через три дня он вернулся в деревню и превратил ее в пепелище, не пощадив никого…
I. Разграбление торговой галеры
Галера «Удача» рассекала упругим носом воды Пустынного моря. Почему это море назвали Пустынным, никто уже не помнил – имя прижилось издревле. Теперь его волны бороздили все, у кого было на чем плавать. Здесь процветали и рыбная ловля, и торговля, и пиратство.
Галера была без каких-либо флагов или символов, которые могли бы указать на ее принадлежность к одной из прибрежных стран, но большой коричневый парус наводил на определенные мысли. На веслах под жаркими лучами солнца сгибались полуобнаженные мужчины – крепкие и здоровые, ничуть не похожие на рабов. Да это и не были рабы – они называли себя вольными мореходами.
В первом ряду крепко налегал на весло рослый воин, на его спине лежал засаленный хвост черных волос, а все тело было иссечено давними порезами и рубцами. Левый глаз мужчины был закрыт кружком черной ткани, что придавало лицу довольно мрачное выражение.
Над галерой летели глухие удары барабанного ритма. Не быстрые – люди были измождены с самого утра, а под полуденным солнцем работа вовсе превращалась в пытку.
– Эх, почему капитан не хочет посадить рабов! – пробурчал бритый налысо парень, сидевший рядом с одноглазым.
– Молчи, – грубо оборвал его одноглазый. – Капитан знает, что делает. Рабы не будут грести так, как ты, и могут поднять бунт при первом же случае. Кроме того – их надо кормить. Ты согласен кормить вонючих нахлебников из своей доли?
– Иногда можно и покормить, – хрипло заметил парень. – Это каторга какая-то!
– Делай, как все, или мы тебя ссадим на берег. Думаю, любое государство обрадуется тебе! Ты, по-моему, попал в немилость всех правителей ойкумены, да и не ойкумены тоже, – ответил одноглазый, и на соседних скамьях довольно заржали.
– Ты, Кану, помощник капитана, тебе живется вольготнее, да и доля твоя выше.
– И гребу я посильнее… – добавил Кану, опять вызвав смех у гребцов на соседних скамьях. – Не нравиться – уходи, Нер. Мы никого не неволим, мы – мореходы, и нам нет земного закона. Мы сами – закон, но наш закон не имеет права нарушать никто, если уж ступил на борт этого корабля.
