Стало горячо щеке и векам, да к тому
же очень близко от меня громко фыркнул, будто чихнул, отряхиваясь и
позванивая чем-то, конь. Иначе я бы так и спала, не замечая ничего
вокруг. Ни яркого летнего солнца, жар от лучей которого согрел мое
лицо, ни красной кисеи занавесочки на маленьком оконце брезентовой
палатки, в которое это солнце светило.
- И как это понимать? Как я сюда
попала, спрашивается? – вслух произнесла я, уверенная, что меня
кто-то саданул по голове и я, как это сейчас модно, потеряла
память.
В палатку, отодвинув
брезентовый, не очень чистый полог, вошла пожилая женщина, одетая,
как цыганка.
- Что, красотуля, проснулась? Как
тебе на наших перинках? Нанежилась? – с ехидцей, как мне
показалось, спросила она.
Только теперь я поняла, что постель,
на которой мне стало так жарко, состояла из железной кровати со
спинками, украшенными блестящими металлическими шарами, из огромной
перины и, не менее огромной, пуховой подушки, занимавшей половину
постели.
«Где же я-то спала?» – подумала я
после того, как села. – «Ведь, если положить голову на эту подушку,
то будешь спать, сидя, а не лежа. Разве я так умею?»
- Что, не можешь понять, куда попала?
Поменьше надо случайным знакомым доверять, тогда не будет
неприятностей. К тебе еще хорошо отнеслись, когда купили. Мы,
цыгане, на досках спим, а тебе вот кровать предоставили.
Поднимайся, поможешь мне постель вынести на просушку, пока солнышко
еще не повернуло к закату. Перину вдвоем вынесем, а подушку уж ты
сама. Не переломишься, барыня. Привыкай.
Из всего сказанного старухой-цыганкой
я успела понять главное – меня купили цыгане. В 21 веке они ездят
на лошадях, спят в шатрах на досках и покупают людей в рабство. Где
такое видано?! Это вам Сомали, что ли?
Старухе не понравилось, что я
собралась натягивать джинсы:
- У нас одну юбку девки стесняются
надевать, а ты в мужицкие штаны не стыдишься рядиться, -
пробурчала она и кинула мне из угла шатра целых три юбки с
продетыми в них тесемками, которые можно было затянуть на талии по
размеру. Пришлось подчиниться. Надела их одну поверх другой, как
приказала мне цыганка. Та сказала, что так положено. Я смирилась.
Может, у них здесь, как в православный храм, в брюках ходить
нельзя. А мне-то что, перед кем форсить?
Мы со старухой скрутили перину в
рулон и, ухватив с двух сторон, выволокли на улицу. Пока тащили ее
к помосту из досок, я успела оглядеться и понять, что табор
стоит в излучине реки, на песчаном плесе. Река огибает его с
трех сторон, а с четвертой видны жилые дома какого-то села.
Захолустье, наверное, потому что дома маленькие, хиленькие,
кирпичных вообще нет. И крыши, то черепичные, а то и вовсе из
голимого камыша. Но для меня-то это неважно, было б, куда бежать с
наступлением ночи.
Лошадей вокруг было много, пришлось с
досадой вспомнить, что меня подруги уговаривали ходить с ними на
занятия конным спортом, но я поверила маме, что можно при падении с
лошади повредить спину, и не пошла. А как бы сейчас пригодились
такие навыки!
Возвращаясь за подушками, я усиленно
крутила головой и быстро поняла, что сейчас в таборе почти
никого нет, одни дети, да старухи. У всех старух головы были
покрыты косынками разного цвета и качества. Кружевные или
отороченные кружевом, ярких цветов одного тона или в крупный да
мелкий цветочек. Но у каждой впереди были выпущены из-под платков
седые пряди, обрамлявшие лица с двух сторон и вызывавшие ощущение
неопрятности.
На детишках, сидевших группками на
песке возле кибиток, ни одних шортиков, несмотря на жару, но все же
и не длинные брюки, а широкие бриджи на лямках, да до щиколоток
платья на девочках. Ни одной веселенькой детали.
