От
автора
«Когда подданные говорят, что
король добр, значит, царствование не удалось», – писал Наполеон
Бонапарт своему брату Людовику.
Наполеону, конечно, виднее: он
был великим человеком. Даже неловко вспомнить, чем закончилось его
собственное царствование.
ПРОЛОГ
Лето 1571 года
Война – величайшее бедствие,
которое может причинить страдание человечеству, она разрушает
религию, государства, семьи. Любое бедствие предпочтительнее
ее.
Мартин Лютер
За поворотом дороги показалась
деревня. Точнее, пепелище и несколько уцелевших с краю домиков. Два
с лишним года назад по этой дороге прошла армия адмирала
Колиньи[1], и такие деревни попадались тут часто. Генрих терпеть их
не мог. Еще издали ему начинало казаться, что от обугленных
развалин веет пожарищем и мертвечиной.
А еще на подобных руинах можно было
встретить кого угодно. Духи невинно убиенных. Они хлопали
обожженными ставнями и скрипели гнилыми воротами. Диких зверей,
которые до сих пор находили здесь поживу. Или разбойников,
отщепенцев обеих армий, давно забывших, что когда-то были солдатами
и сражались за веру. Ту или другую, не все ли равно. Но в деревнях
оставались колодцы, а людям принца Наваррского нужно было напоить
коней и наполнить фляги.
Впрочем, это пепелище заметно
отличалось от других. Несмотря на подписанный больше года назад
Сен-Жерменский мир, оно было довольно свежим. Так что в этом случае
знаменитый протестантский полководец был ни при чем. Видно, лихие
люди, которых расплодилось теперь во Франции видимо-невидимо,
устроили здесь свое кровавое пиршество совсем недавно, не больше
двух месяцев назад. Генрих привык на глаз определять такие
вещи.
Им повезло. На этот раз колодец
оказался в сохранной части разоренного селения. Три дома стояли
почти целыми, и даже огороды еще не заросли бурьяном.
– Спешиться, – велел Генрих и
спрыгнул с лошади. Заглянул в колодец. Внизу прохладно плескалась
вода. Ведра им, конечно, никто не оставил, но к вороту была
прилажена крепкая веревка, уже неплохо. Придется таскать воду
дорожными котлами.
– Ну что, мой принц? – спросил Жан де
Лаварден. Это был сын Шарля де Лавардена, служившего некогда
гувернером при Генрихе. – Есть?
Получив утвердительный ответ,
Лаварден подозвал троих слуг, и те споро принялись за дело.
Генрих пригляделся к одному из домов.
Дом как дом. Низкая соломенная крыша, затянутое бычьим пузырем
окошко. Но какая-то неуловимая странность заставила его
насторожиться. Он осторожно двинулся вдоль покосившегося забора.
Свернул за угол в поисках калитки, ненадолго потеряв из виду своих
людей.
За спиной что-то хрустнуло.
Не раздумывая, Генрих резко пригнулся
и прыгнул в сторону, прокатился по земле, одновременно вынимая
кинжал и стараясь определить источник опасности.
Прямо над ухом послышался странный
шелест, и перед глазами мелькнула голая грязная пятка. Генрих
схватил ее и резко дернул на себя. Обладатель пятки полетел на
землю лицом вперед, однако, благодаря скользкой глине, покрывавшей
щиколотку, ему удалось вырваться. Противники вскочили на ноги почти
одновременно. В руках нападавший держал топор. Генрих отпрыгнул
назад и выхватил шпагу. Теперь, чтобы одержать над ним верх,
требовалось изрядное мастерство.
Врага это, однако, не смутило. Он изо
всех сил замахнулся топором, целясь принцу Наваррскому прямо в
голову. Легко уклонившись от неуклюжего удара, Генрих наконец
разглядел его, с изумлением обнаружив перед собой худенького
крестьянского мальчишку лет двенадцати.
– Эй, парень! Уймись! Сдурел, что
ли?! – Генрих без труда мог проткнуть его шпагой, но медлил. Не
убивать же его в конце концов, хоть он и сумасшедший.
Вскоре на шум подоспели Антуан де
Гаро и Жан де Лаварден с аркебузами, и короткая схватка,
превосходившая по своей нелепости все драки последней войны, была
окончена.
