«Прошлое никогда не умирает. Оно даже никогда не проходит», –
эту, безусловно, ценную мысль я услышала по радио. Среди
двусмысленного трепа она выглядела совершенно инородно - я просто
не могла не заметить ее. Бывает же так: вся жизнь умещается в одной
коротенькой и вроде бы случайной фразе. Я чуть было не отправилась
ее записать, так точно она прозвучала.
Я существовала в прошлом с большим удобством, нежели в
настоящем, я хорошо изучила его привычки и маленькие странности, и
вполне могла бы подрабатывать гидом по минувшему, если бы этот вид
туризма приобрел размах.
Но покуда нас, путешественников, на свете немного. О, мы всегда
вели странную, призрачную жизнь, быть может, ненормальную, но
привлекательную для человеческой натуры. Интереснее, чем мы, живут
только Наблюдатели – высшая каста нашей научной отрасли. Они, если
можно так выразиться, святее папы римского, - органичнее для эпохи,
в которой вынуждены жить, чем обитатели этой эпохи. И в то же время
находятся как бы в стороне от нее. Их блестящие способности к
анализу окружающего мира всегда приводили меня в восхищение. Как и
умение (именно умение, сама я не способна к этому в принципе) ни во
что никогда не вмешиваться.
Дискуссии о службе Наблюдателей были одним из моих любимейших
развлечений. Спорить я не любила, но беседы с Наблюдателем вряд ли
можно квалифицировать как споры. Скорее как неспешный обмен
мнениями, имеющий целью не переубедить оппонента, а пополнить
собственную копилку знаний по предложенному вопросу.
-Все зависит от
точки зрения, Анна, - резюмировал свою речь Лешка Черевин, допивая
далеко не первый бокал коньяка.
На это я рассмеялась.
-Ну, конечно, взирать из окна замка
куда сподручнее, чем, к примеру, из лачуги бедняка.
Оппонент поморщился от моей
недогадливости.
-Да я не об этом. Суть деятельности
Наблюдателя состоит во взгляде со стороны. Трезво анализировать
события, не принимая в них участия – вот что самое трудное.
Он говорил об этом не впервые, и я
хорошо знала, насколько он прав. Будь на месте каждого из
Наблюдателей толковый робот, обученный обобщать события и регулярно
отправлять отчеты в наш Экспериментальный Институт – уж как бы
складно шла их работа… Однако главная ценность Наблюдателей
заключалась именно в том, что все они были людьми. Только
человеческий взгляд на события ценился высоко, человеческий – и
совершенно беспристрастный. Теряя равновесие, Наблюдатель терял
себя.
Случалось, они воображали себя
богами. И тогда рушили те маленькие мирки, что их окружали, рушили
– и исчезали вместе с ними. Бывало, они становились слишком людьми,
теряя беспристрастность, и пытаясь прижиться там, где должны были
только анализировать. И растворялись в дебрях прошлого,
превратившись в простых обывателей. Как бы ни стремились они к этой
перемене, я не поручилась бы ни за одного из них в том, что они
обретали счастье. Покой и волю, может быть, но не больше.
-И что, ты никогда не вмешиваешься?
Ни во что и никогда? – вопросец был из разряда запрещенных.
На самом деле я прекрасно знала, что
однажды – из-за меня – Лешка рухнул с высот профессионализма
прямиком на жесткую почву сложной исторической ситуации. И, надо
сказать, вышел из нее с честью, сумев помочь мне, насколько это
было вообще возможно.
Сейчас же я всего только
провоцировала его на развитие любимой темы.
-Я вмешиваюсь, - терпеливо разъяснил
он мне, - Но лишь в то, во что можно вмешаться… Или в то, во что не
вмешаться нельзя. Во всех остальных случаях чем мы незаметнее, тем
лучше для всех.
-Завидую, - я на самом деле часто ему
завидовала, - Вот мне никогда не удавалось стать незаметной.
-Тебе и не положено. Да и не вышло
бы: как можно не замечать такое очарование!
