Ригелия. Прошёл год с тех пор, как Антонелла и Кин нашли друг друга, а Беатрис пришла работать рулевым на «Фиорел». Снова осень. Фрегат опять идёт вдоль городов и островов перед зимней стоянкой, но в этом рейсе без Беатрис. Она ушла в отпуск, хотела или нет.
С тех пор, как на борту появился второй рулевой, Фьюминт перестал находиться в центре внимания Шенефельда и Клера. Юноша не стремился быть любимцем публики, и, конечно, его не игнорировали полностью, но ему явно не хватало общения. С Беатрис у него было весьма мало общего. Беседа с ней не шла так же легко, как с её прежней командой или Неллой. С малознакомыми приземлёнными матросами сентиментальному Фьюминту и подавно было не о чем говорить, разве что переброситься парой фраз.
Но вот он снова стал единственным рулевым «Фиорела», и всецелое внимание товарищей к нему вернулась, а вместе с ним и приподнятое настроение. Это, однако, временами приводило Фьюминта к мысли о том, что на этом фрегате он, в присутствии Беатрис, никогда уже не сможет чувствовать себя так же раскованно, как прежде. При ней юноша ощущал себя, как не в своей тарелке. Ему хотелось что-то поменять, но точно не корабль.
Работа шла, в эту ночь «Фиорел» вёл Фьюминт. Фрегат уже побывал в столице и теперь двигался на юг, к месту зимней стоянки. Воздух отдавал морозцем. Несмотря на сумерки, наступившие сегодня раньше из-за появления туч, предвещающих шторм, рулевой довольно спокойно и даже с интересом смотрел по сторонам, хотя вряд ли мог увидеть что-то, кроме темнеющего неба и воды. Шенефельд сидел в своей каюте, и компанию Фьюминту составлял только Клер. Рулевой долго молчал, но вдруг тихо проговорил: «Подсолнухи – осколки лета…»
– Чего это ты? – шкипер не особо любил поэтичные сравнения.
– Жёлтые лепестки – подсолнух ведь? – Фьюминт смотрел вперёд, на палубу, – А мне опять ничего не достанется.
Клер посмотрел в том же направлении и действительно увидел подсолнухи: «Так! Это кто принёс?! Кто без разрешения покидал судно?!» – помчался он разбираться.
– Совсем рядом продавались, – донеслось издалека.
– Кто-то правила забыл?! Шелуха на палубе! Чтобы быстро всё убрали!
– Я не сорил…
– Подметаем-подметаем!
На палубу вышел капитан и поднялся к рулевому: «Что это тут такое?»
– Да, похоже, Клер цветы не любит, – Фьюминт прибывал в хорошем настроении. Шенефельд подошёл к шкиперу и матросам: «Ну-ка, подождите выкидывать, дайте один», – взяв цветок, он вернулся к рулевому.
– Семечки кстати, – отковырял несколько тот и принялся грызть. Клер посмотрел на Шена и Фьюминта, на матросов и куда-то скрылся.
– Похоже, скоро начнётся шторм, – заметил капитану рулевой. Тот тоже ел семечки (на палубу он, конечно, не сорил): «Да, и не обрадую тебя, скорее всего, такой как в тот раз, когда ты отлёживался в трюме».
– Не-е… – протянул Фьюминт, не желая повторения подобного, – Я не участвую.
– Ну, может, и стороной пройдёт. Но, если нет, поучаствовать придётся.
– Ты, наверно, за сутки чуешь, что шторм начнётся, и специально меня к рулю ставишь.
– Да брось. Когда ты лежал в трюме, я же тебя к рулю не поставил.
– Только потому, что не смог поднять меня, но ты пытался.
– Пожалуй, лёжа тоже можно выполнять какую-нибудь работу.
– Только не надо ничего выдумывать.
– Ладно, стой пока тут, – Шенефельд спустился с площадки, унеся с собой подсолнух, из которого Фьюминт не успел выковырять очередную семечку, – Клер, где ты?
– Я здесь, – поднялся из трюма шкипер.
– Корабль готов к шторму?
– Ага, – Клера больше заботило другое, – Нехорошо получается: капитан грызёт семечки. Ну, какой пример ты подаёшь подчинённым? – он бесцеремонно забрал у Шена подсолнух и пошёл вдоль по палубе, – Шторм приближается! Перепроверить всё! – вряд ли шкипер собирался выбросить цветок сразу же, как окажется у борта. Капитан вернулся на корму, он и не думал забирать подсолнух обратно.
